Голову им он посыпал, прекрасный свой вид безобразя.

Весь благовонный хитон свой испачкал он черной золою,

Сам же, – большой, на пространстве большом растянувшись, – лежал он

В серой пыли и терзал себе волосы, их безобразя.

Эта антитеза сурового бойца и нежного сердца – самое первое и основное, что мы находим у Ахилла. Она показывает [239] нам, что в Ахилле мы имеем действительно нечто стихийное, как бы безответственно-иррациональное. И зверство и нежное сердце перемешаны в нем как в природе пасмурная и ясная погода. Психика Ахилла в основе своей является стихийной; и стихийность эта очень здоровая, мощная, поражающая своей примитивной свежестью.

Итак, воин, боец, богатырь, бесстрашный рыцарь и часто зверь – это раз; и нежное сердце, любовь, частая внутренняя наивная беспомощность – это два.

В-третьих, в духовном опыте Ахилла совпадает то, что редко вообще кто-нибудь умеет совмещать, это – веление рока и собственное бушевание и клоко-тание жизни. Он знает, что ему не вернуться из-под Трои, и тем не менее предпринимает сложный и опасный поход. Перед решительным боем кони предсказывают ему близкую кончину, назначенную роком, но это его нисколько не останавливает (XIX, 420 сл.):

Что ты, Ксанф, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!

Знаю я сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнуть

Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я

С боя, доколе войны не вкусят троянцы досыта!

Так говорит он, мрачный и гневный, своему вещему коню. В пылу боя, когда Ликаон просит у него пощады, он опять вспоминает о своем собственном жребии, и мы не знаем, убивает ли он Ликаона в пылу боевой страсти или это есть его послушание судьбе. Он говорит (XXI, 106-113):

Милый, умри же и ты! С чего тебе так огорчаться?

Жизни лишился Патрокл, – а ведь был тебя много он лучше!

Do you not see how great and beautiful I myself am?

A noble son of my father, born of an immortal goddess,

Death, however, with a mighty fate, awaits me too.

Morning will come, or evening, or noon, and in a bloody battle

Some Trojan warrior will tear out my soul too,

Or by striking with a spear, or by striking with an arrow from the bowstring.

Achilles has secret knowledge, a secret vision of his fate. He is not just a blind destroyer. His consciousness is fate itself, conscious of itself in man. Impersonal spontaneity is framed here as an intimate personal experience.