3. Организация власти

а) Цари.7) Перевод греческого слова «басилевс» как «царь» является переводом чрезвычайно условным, если не прямо ошибочным. Наименование у Гомера – «цари» не имеет ничего общего с тем употреблением этого термина, с которым мы встречаемся в истории византийских или московских царей. Только в качестве редчайшего рудимента былого фараоновского представления о царе мы находим в «Илиаде» (II.203-206) ссылку Одиссея на абсолютное единовластие, которое понадобилось ему, конечно, только ввиду стихийного бегства всего войска к кораблям. Власть царей у Гомера заметно демократизируется. Власть царя наследственна, но при условии выдающихся качеств претендента. Случаи выборности редки, как это вытекает из речи Телемаха (Од., I.394-396). Может быть, лучше говорить о гомеровской тенденции к наследственности царской власти, а не просто о наследовании. А может быть, это и рудимент старых абсолютистских представлений. У Гомера нет никакого единодержавия: в Аргосе – 3 басилевса, в Элиде – их 4, а на Схерии при Алкиное – 12 басилевсов (VIII.390 сл.). Уж это одно говорит о чрезвычайно большой ограниченности царской власти у Гомера. Царь является, строго говоря, только родовым старейшиной и жрецом, а также весьма несамостоятельным судьей. Власть его осуществляется главным образом на войне. К этому нужно присоединить еще и сильнейшую критику царей у Гомера. Таков эпизод с приказом Агамемнона [91] отправляться войскам на родину. Этот верховный вождь, вообще говоря, обладает довольно слабой властью. Одиссею приходится во время бегства войска действовать главным образом силою собственного красноречия и только в крайнем случае применять дубинку и притом без всяких посредников, а вполне самолично. Такова знаменитая история с Ферситом (Ил., II.182-278). К этому необходимо присоединить также и взаимную критику царей, например, между Ахиллом и Агамемноном (Ил., I.101- 305). Таким образом, «первобытная демократия находилась еще в полном расцвете, и из этого мы должны исходить при суждении о власти и положении как совета, так и басилевса» (Энгельс. Происхождение семьи..., стр. 108).

Это не мешает царям жить в роскоши, владеть богатыми земельными наделами с развитым скотоводством и коневодством. В этом смысле говорит Диомед о своем отце Тидее (Ил., XIV.121-124), а также Сарпедон Главку об их владениях (XII.310-321). Цари получают лучшие дары от народа (Ил., I.164-168): этолийцы обещают Мелеагру участок в 50 мер в награду за его помощь, с одной половиной участка под виноградом и с другой половиной, пригодной под пашню (Ил., IX.576-580). Ликийцы тоже отводят Беллерофонту лучший участок земли с садом и пашней (VI.193-195). Даров у царей имеется так много, что Ферсит, например, упрекает Агамемнона в накоплении больших запасов меди, которыми будто бы набиты его палатки (II.226). Гектор предлагает Ахиллу в виде выкупа множество золота и меди (XXII.340). Как известно, дом Одиссея был прямо набит золотом и медью, из-за чего и шла борьба женихов с Пенелопой и Телемахом.

В гомеровское время, по-видимому, было и нечто вроде податей. Об этом говорит Алкиной (Од., XIII.4 сл.), когда он, щедро одаривши Одиссея подарками, намеревается взыскать все эти затраты с народа. Правда, у Гомера это единственное место, намекающее на существование податей.

Получали награды также победители на состязаниях, как, например, на состязаниях в честь Патрокла Ахилл раздавал награды в виде тазов, треножников, мулов, коней, быков, рабынь и железа.

Труд для царей у Гомера еще не позор, как не позор он и для самих богов. Подробнее об этом ниже.

Характеризуя сущность царской власти у Гомера, Энгельс пишет: «У греков, которые под Троей представляли собой только войско, на собрании (agora) царят довольно демократические порядки: Ахиллес, говоря о подарках, т. е. о дележе добычи, эту задачу всегда возлагает не на Агамемнона или какого-нибудь другого басилевса, но на «сынов ахеян», т. е. на народ. Эпитеты «Зевсом рожденный», «Зевсом вскормленный» ничего не доказывают, так как каждый род ведет свое происхождение от одного из богов, а род главы племени уже от «более [92] знатного» бога, в данном случае – от Зевса. Даже лично не свободные, как, например, свинопас Евмей и другие, являются «божественными» (dioi и theioi). «Короче, слово basileia, которое греческие писатели употребляют для обозначения гомеровской так называемой царской власти, при наличии наряду с ней совета вождей и народного собрания, означает только военный признак этой власти – военное предводительство (Маркс)». – (Энгельс, там же, стр. 109.)

б) Совет старейшин (boyl?). Этой организации принадлежат административно-судебные функции и тесная связь с басилевсами, часто подкрепляемая трапезой, – Одиссей (VIII.95-99) у феаков, а в «Илиаде» (IX.67-76) Нестор советует Агамемнону устроить пир для старейшин. Это, конечно, снижает официальную значимость «буле» и придает ей наивно-примитивный оттенок. Кроме того, необходимо отметить его спорадичность в мирное время и частый характер на войне. Например, в X песни (Долония, 32 сл.) Агамемнон и Менелай собирают старейшин, а в X.414 то же делает Гектор. Царскому «буле» присуща весьма непостоянная деятельность, начиная от полного его отсутствия (например, Ахилл собирает агору без «буле», Ил., I.54) и кончая враждебным его настроением и резким разделением на партии (Од., III.137-150). Необходимо говорить и о зарождении царской оппозиции совету старейшин. Таково, например, поведение Телемаха в «Одиссее», II.11-14.

в) Народное собрание (agora). В период расцвета родовой общины это собрание было, конечно, основной властью и силой во всей общине. У Гомера можно отметить его ослабление и некоторую неопределенность. Можно прямо говорить об его пассивности и неорганизованном характере (Ил., II.94-101). Его главное значение – тоже на войне. Народное собрание у Гомера, вообще говоря, бывает редко и только в экстренных случаях. Например, оно, как и «буле», не собиралось на Итаке 20 лет (Од., II.25-34). С народным собранием по старому обычаю считаются. Но об ораторах в нем не слышно, никакого голосования не производится. Свое одобрение или неодобрение оно высказывает только нерасчлененным шумом, оно скорее только присутствует, чем действует как организованная сила.

Вместе с тем, несмотря на формальную неорганизованность, народное собрание, или, может быть, лучше сказать, народ есть единственная высшая инстанция, к которой апеллируют даже сами цари. Нигде не видно, чтобы цари поступали против народной воли. Отдельными распоряжениями царей народ, или, лучше сказать, единичные представители народа могут быть недовольны. Однако, вся война, изображаемая в «Илиаде», рассматривается как общенародное предприятие и, с точки зрения греческого народа, совершенно справедливая и необходимая. Народное собрание может долго не собираться и при обсуждении тех или иных вопросов может быть неорганизованным [93] и в известном смысле пассивным. Тем не менее, это основная сила и власть, с которой все считаются и о значении которой ни у кого не возникает никакого сомнения. Как мы покажем ниже, возражающий против войны и царей Ферсит вовсе не есть народный представитель, но аристократ, и его критика Агамемнона ничем не отличается от той критики этого вождя, которую направляет против него Ахилл. Ферсит – разложившийся аристократ, не понимающий общенародного дела; и его не только бьет Одиссей, но над ним смеется и все войско. Ахейцы не только смеются над Ферситом, но они прямо негодуют на него за разложение и за недостойный призыв бросить войну вопреки интересам родины.

В «Илиаде» II.222 сл., Вересаев в противоречие с греческим подлинником переводит: «Ахейцы и сами негодовали в душе и ужасно царем возмущались». Так как перед этим шла речь о брани Ферситом Агамемнона, то всякий читатель под словом царь поймет именно Агамемнона. Но в греческом подлиннике, во-первых, нет слова «царь», а во-вторых, здесь стоит вместо этого «на него», т. е. на самого же Ферсита. Неужели Вересаев здесь не разобрался в греческом тексте? Или, может быть, Вересаев в данном случае называет «царем» именно Ферсита? Это было бы совершенно правильно, т. к. источники гласят, что Ферсит – именно царь, а не рядовой воин. Однако трудно предположить, что Вересаев так далек от традиционных предрассудков, относительно «демократичности» и «революционности» Ферсита. Во всяком случае, у Вересаева искажение подлинника. А у Гнедича переведено совершенно правильно: «На него аргивяне гневались страшно», значит, народ гневается вовсе не на Агамемнона, а как раз на его противника Ферсита.

То, что войско (Ил., II) в силу прихода Агамемнона побежало к своим кораблям, чтобы отправляться домой, ровно ни о чем не говорит, потому что царям эта война, растянувшаяся уже на 9 лет, не меньше надоела, чем войскам. Агамемнон сам несколько раз предлагает оставить войну и отправляться на родину, (Ил., IX.17-28, XIV.69-81). Конечно, все такие случаи можно расценивать только как результат уныния и больших неудач, результат, весьма понятный в условиях тяжелой и слишком затянувшейся войны. Но все в «Илиаде» понимают это как проявление минутной слабости; и такая слабость обычно быстро проходит, уступая место неизменному мужеству и всегдашнему патриотизму как народа, так и царей. Следовательно, формальная неорганизованность народного собрания у Гомера не имеет ничего общего с развалом народной власти и с ее уступками в пользу монархической власти царей.

г) Верховная власть – соединение басилевса, буле и агоры. Примерами этого могут служить такие тексты: Ил., II.50-398 (буле и в дальнейшем агора по поводу отплытия воинов на родину), IX.9-178, (агора и в дальнейшем буле по поводу переговоров с Ахиллом), Од., VIII.16-46, (басилевс, буле и агора у феаков об отправлении Одиссея на родину). Взаимоотношение этих трех элементов, составляющих у Гомера верховную власть, не поддается точному учету. [94]

4.Военная демократия как общая характеристика социально-политической картины у Гомера. Ей нисколько не противоречит царская власть, т. к. она «при наличии совета вождей (буле) и народного собрания (агора) – только разновидность военной демократии» (Архив Маркса и Энгельса, 1941, IX, 145). Необходимо говорить о намечающемся у Гомера постепенном падении царской власти и зарождении аристократической республики, а вместе с тем и рабовладельческого государства, закрепившего уже начавшееся социальное неравенство вместе с демократической оппозицией.8)