Митрополит Филарет Киевский (1779 – 1857), жизнь которого была непрерывной цепью скорбей и недугов, даже в тяжкой предсмертной болезни отказался подавать прошение об удалении на покой, считая отставку самовольным схождением с креста. Святитель Николай Японский (1836 – 1912) «сгорал со стыда» только от одной мысли об отставке: «На покой миссионеру, когда у него хоть крошка силы есть еще служить своему делу!»; больной, мучаясь от удушья, он боролся до последнего и скончался на месте своего служения. Епископ Василий (Родзянко; 1915 – 1999) говорил: «Пока могу стоять перед престолом, служить литургию – буду жить, а иначе жить незачем».

Настоятели монастырей стремились под конец уйти с начальственной должности, писали прошения архиерею, но такие доводы, как потребность в уединении и молитве, во внимание не принимались, требовались более основательные аргументы. К примеру, архиепископ Рязанский Гавриил (Городков) получил увольнение благодаря кошмарному инциденту: сумасшедший иеродиакон ударил его по щеке; Синод принял во внимание моральное потрясение, ослабившее и без того плохое здоровье 73летнего владыки. Архимандрит Антоний, наместник СвятоТроицкой Сергиевой Лавры ( 1792 – 1877) после серии «нервных ударов» чувствовал себя физически «одряхлевшим», а главное ощущал «ослабление воли», в связи с чем не мог «проходить свою должность» как прежде; однако митрополит Иннокентий на просьбу об отставке ответил ему поговоркой: «хоть лежа, да в корню оставайтесь».

Горицкая игумения Маврикия (1778 – 1867) сложила с себя настоятельство через 50 лет управления обителью, в возрасте 77 лет, после многих слез, пролитых у ног митрополита Никанора; приняв схиму, она мирно угасала, много молилась, забывая о еде и не замечая окружающего.

Мечтала о молитвенном уединении и затворе страдающая многими недугами игумения Арсения (Себрякова), но хлопотное послушание благословили исполнять пожизненно . Она скончалась на 71м году в Сарове, во время паломнической поездки, от неизвестной болезни, которую врачи именовали дизентерией. Вероятно, тогда это название означало нечто иное, чем теперь: тот же диагноз ставили Оптинскому наместнику архимандриту Исаакию (1810 – 1894), в то время как он, обладая могучим здоровьем, об уходе с настоятельства не помышлял и скончался после серии «ударов» (инсультов). Архимандрит Феофан Новоезерский (1769 – 1832) оставил игуменство за три года до смерти и в молитве готовил себя к переходу ; «я уже оканчиваю временную жизнь и предначинаю жизнь вечную, скоро отдохну», – говорил он.

Старец Клеопа, ученик преподобного Паисия Величковского, в возрасте 70 лет держал правило: полтораста поклонов поутру и столько же после вечерни. КиевоПечерский схимонах Вассиан (1745 – 1827) с большим нетерпением собирался в загробный путь, радовался каждой болезни, и объяснял; смерть страшна тому, у кого отнимают всё, что у него было, а кто успел запастись нетленным богатством, того в час исхода утешает надежда.

В старости подвижники ощущали потусторонний мир как живую реальность, гораздо более привлекательную, чем жизнь земная, и потому отнюдь не унывали, сознавая: если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется[66]. Священноисповедник Афанасий Ковровский (Сахаров; 1887 – 1962) всегда улыбался; настоятель храма в его честь, возведенного в Петушках, где епископ прожил заключительную часть жизни, поместил в иконостас не икону, а фотографию: на иконах изображать улыбку не принято, а без улыбки Владыку представить невозможно[67]. Он отличался неиссякаемым чувством юмора; юмор както компенсирует фальшь, которой всюду хватает. Даже в поздравлении Патриарху святитель позволял себе шутливый тон: «Молю Бога да даст Вам достигнуть старости еще более маститой, и если не достигнуть лет отцев патриарха Иакова, то хотя бы сравняться годами жизни с его любимым сыном Иосифом». Иосиф жил 110 лет; Патриарх Алексий I преставился на 93м году.

Бывало, что в глубокой старости тело, изнуренное болезнями, совсем отказывалось служить своему хозяину и, по утверждению очевидцев, управлялось исключительно силой духа. Игумен Филарет Глинский (1777 – 1841), как говорили, еще до смерти носил мертвую плоть, изможденную трудами и постническим воздержанием; только искрящиеся глаза показывали в нем живого человека. То же известно об о. Алексее Мечеве (1859 – 1923): физическое тело совершенно омертвело и казалось неживым, только глаза сияли. Есть свидетельства что он покидал бренную телесную оболочку и гулял по саду.

Всегда и все имеют возможность, если захотят, стяжать жизнь вечную и уже не бояться смерти, сказал святитель Григорий Палама; он подтвердил эти слова собственным блаженным исходом: удивительный неземной свет осветил комнату, где он лежал, и оставил сияние на его лице. Церковная служба содержит несколько прошений о христианской кончине, безболезненной, непостыдной, мирной: подразумевается напутствие к преставлению в новую жизнь: соборование, исповедь, непременное причащение; по древнему церковному преданию, душа человека, который причастился в день смерти, проходит к престолу Господню, минуя мытарства ; предчувствуя смерть, многие священники и монахи причащаются ежедневно. Считается весьма полезной, ради очищения грехов и принесения последнего глубокого покаяния, «предсмертная болезнь, без непосильных страданий, без ропота, с благодарностью», как говорится в специальной молитве, составленной преподобным Алексием Зосимовским. Сам он скончался сразу же по принятии Святых Христовых Таин, на 83м году жизни.

Однако бывало и так, что великие святые терпели тяжелейшие предсмертные мучения. Про святителя Филарета Киевского говорили: жил на кресте и умер на кресте; его предсмертное томление длилось неделю – страстную седмицу : сильный жар от воспаления легких, боли в желудке, палящая жажда, стеснение дыхания, пульс до 130 ударов в минуту; он признавался, что при множестве перенесенных им болезней таких мук еще не испытывал. Окружающих изумляло терпение старца, безропотность, младенческая кротость, он не терял сознания, перед причащением непременно облачался, плакал от умиления слушая молитвы и жаждал смерти как ангелаутешителя. Праведный терпит сознательно, зная что боль посылается как очистительное средство, как врачевание души, а те, кто рядом, получают убедительное наставление, ощутимую душевную пользу. «Когда человек мучается перед смертью, грехи прощаются» – говорит в одном рассказе А.П. Чехов. Те же слова произнесла одна монахиня, почившая в тяжких страданиях, явившись после смерти своей приятельнице.

Иногда в конце жизни подвижники испытывали великие скорби, подвергаясь несправедливому гонению: например, первоначальника Саровской пустыни иеросхимонаха Иоанна (1770 – 1837) в царствование Анны Иоанновны изза политического доноса какогото недоброжелателя вытребовали в Петербург и посадили в темницу, где он и скончался. Настоятелю Оптиной архимандриту Моисею (1814 – 1895) перед смертью пришлось пережить следственное дело , заведенное по клевете, а старец той же пустыни схиархимандрит Варсонофий (1845 – 1913), переведенный, также по навету, из родных стен в чужой Голутвин монастырь, не прожил на новом месте и года. Быть может, безвинное страдание, как и болезнь, попускается Богом, как последнее очистительное испытание, приуготовляющее дух к блаженной вечности.

Глинский старец схиархимандрит Серафим (Романцов; 1885 – 1976) признался на смертном одре: «О чем я молился всю жизнь и чего искал, то открылось сейчас в моем сердце; моя душа исполнилась благодати настолько, что не могу ее даже вместить». А сомолитвенник его, Глинский же архимандрит Андроник (Лукаш; 1889 – 1974), находясь в предсмертном забытьи, вдруг отчетливо сформулировал обнадеживающую истину, которая, очевидно, была ему открыта в пограничном состоянии: «милость Божия все покроет».

Некоторым подвижникам Бог по особому промышлению открывает дату смерти. Святой Григорий Синаит (1275 – 1347), перейдя в отдаленную келью, куда и раньше скрывался для молитвы, претерпел предсмертное искушение: три дня боролся с демонами, пока божественное вмешательство не освободило его; подозвав ученика, он сказал: скоро я оставлю этот мир и пойду к Богу, зовущему меня в горний Иерусалим»; лик его сиял радостью и сильно отличался от лиц обычных людей; вскоре он умер. Преподобный Иларион Великий в 80 лет «предузнал о своем отшествии к Богу» и написал завещание, однако и ему пришлось уговаривать себя не страшиться смерти: «Выйди, душа моя, что ты боишься! Выйди, что ты смущаешься!».

Митрополиту Филарету Московскому явился отец со словами «береги девятнадцатое число», и святитель несколько месяцев в этот день бывал за литургией и причащался; кончина совершилась 19 ноября / 2 декабря. Святой Иоанн Кронштадтский (1829 – 1908) в этот день утром причастился и скончался во время чтения канона на исход души . Поразительны обстоятельства преставления на 90м году преподобного Симеона (Желнина), иеросхимонаха ПсковоПечерского монастыря: он тоже знал дату своего отшествия и сообщил ее наместнику, а тот выразил недовольство, что хоронить придется на Крещение, в праздник. «Ладно, – сказал о. Симеон, – ты наместник, пусть будет потвоему» и скончался в сочельник; погребение состоялось через день после праздника. Святитель Серафим (Соболев; 1881 – 1950) также за пять дней указал день своего исхода. Протоиерей Петр Сухоносов (1929 – 1999), замученный во время войны в Чечне, отпевая незадолго до похищения старушкуприхожанку, в надгробном слове заметил, какое счастье быть погребенным похристиански, в то время как его косточки разнесут по полю вороны[68].

Когда пришли из ГПУ забирать старца Оптинского Анатолия (Потапова), келейник упросил отсрочить арест на сутки, чтобы собрать вещи, а назавтра, когда чекисты явились, о. Анатолий, не такого уж преклонного возраста (1855 – 1922), ничем не болея, уже отошел ко Господу. Схимонах Симон (Кожухов; 1859 – 1928), в прошлом действительный статский советник, не имевший где главу подклонити после закрытия Зосимовой, а затем Ниловой пустыни, подрабатывал «апостольским занятием» – плетением сетей, пока милосердная смерть не избавила его от последних мирских попечений. Старец хорошо подготовился: написал завещание, в котором оговорил свои «самые нищенские» похороны, написал и разложил в конверты с адресами извещения о своей кончине: соборному протоиерею оставалось лишь проставить дату и опустить письма в почтовый ящик.