Всегда и все имеют возможность, если захотят, стяжать жизнь вечную и уже не бояться смерти, сказал святитель Григорий Палама; он подтвердил эти слова собственным блаженным исходом: удивительный неземной свет осветил комнату, где он лежал, и оставил сияние на его лице. Церковная служба содержит несколько прошений о христианской кончине, безболезненной, непостыдной, мирной: подразумевается напутствие к преставлению в новую жизнь: соборование, исповедь, непременное причащение; по древнему церковному преданию, душа человека, который причастился в день смерти, проходит к престолу Господню, минуя мытарства ; предчувствуя смерть, многие священники и монахи причащаются ежедневно. Считается весьма полезной, ради очищения грехов и принесения последнего глубокого покаяния, «предсмертная болезнь, без непосильных страданий, без ропота, с благодарностью», как говорится в специальной молитве, составленной преподобным Алексием Зосимовским. Сам он скончался сразу же по принятии Святых Христовых Таин, на 83м году жизни.

Однако бывало и так, что великие святые терпели тяжелейшие предсмертные мучения. Про святителя Филарета Киевского говорили: жил на кресте и умер на кресте; его предсмертное томление длилось неделю – страстную седмицу : сильный жар от воспаления легких, боли в желудке, палящая жажда, стеснение дыхания, пульс до 130 ударов в минуту; он признавался, что при множестве перенесенных им болезней таких мук еще не испытывал. Окружающих изумляло терпение старца, безропотность, младенческая кротость, он не терял сознания, перед причащением непременно облачался, плакал от умиления слушая молитвы и жаждал смерти как ангелаутешителя. Праведный терпит сознательно, зная что боль посылается как очистительное средство, как врачевание души, а те, кто рядом, получают убедительное наставление, ощутимую душевную пользу. «Когда человек мучается перед смертью, грехи прощаются» – говорит в одном рассказе А.П. Чехов. Те же слова произнесла одна монахиня, почившая в тяжких страданиях, явившись после смерти своей приятельнице.

Иногда в конце жизни подвижники испытывали великие скорби, подвергаясь несправедливому гонению: например, первоначальника Саровской пустыни иеросхимонаха Иоанна (1770 – 1837) в царствование Анны Иоанновны изза политического доноса какогото недоброжелателя вытребовали в Петербург и посадили в темницу, где он и скончался. Настоятелю Оптиной архимандриту Моисею (1814 – 1895) перед смертью пришлось пережить следственное дело , заведенное по клевете, а старец той же пустыни схиархимандрит Варсонофий (1845 – 1913), переведенный, также по навету, из родных стен в чужой Голутвин монастырь, не прожил на новом месте и года. Быть может, безвинное страдание, как и болезнь, попускается Богом, как последнее очистительное испытание, приуготовляющее дух к блаженной вечности.

Глинский старец схиархимандрит Серафим (Романцов; 1885 – 1976) признался на смертном одре: «О чем я молился всю жизнь и чего искал, то открылось сейчас в моем сердце; моя душа исполнилась благодати настолько, что не могу ее даже вместить». А сомолитвенник его, Глинский же архимандрит Андроник (Лукаш; 1889 – 1974), находясь в предсмертном забытьи, вдруг отчетливо сформулировал обнадеживающую истину, которая, очевидно, была ему открыта в пограничном состоянии: «милость Божия все покроет».

Некоторым подвижникам Бог по особому промышлению открывает дату смерти. Святой Григорий Синаит (1275 – 1347), перейдя в отдаленную келью, куда и раньше скрывался для молитвы, претерпел предсмертное искушение: три дня боролся с демонами, пока божественное вмешательство не освободило его; подозвав ученика, он сказал: скоро я оставлю этот мир и пойду к Богу, зовущему меня в горний Иерусалим»; лик его сиял радостью и сильно отличался от лиц обычных людей; вскоре он умер. Преподобный Иларион Великий в 80 лет «предузнал о своем отшествии к Богу» и написал завещание, однако и ему пришлось уговаривать себя не страшиться смерти: «Выйди, душа моя, что ты боишься! Выйди, что ты смущаешься!».

Митрополиту Филарету Московскому явился отец со словами «береги девятнадцатое число», и святитель несколько месяцев в этот день бывал за литургией и причащался; кончина совершилась 19 ноября / 2 декабря. Святой Иоанн Кронштадтский (1829 – 1908) в этот день утром причастился и скончался во время чтения канона на исход души . Поразительны обстоятельства преставления на 90м году преподобного Симеона (Желнина), иеросхимонаха ПсковоПечерского монастыря: он тоже знал дату своего отшествия и сообщил ее наместнику, а тот выразил недовольство, что хоронить придется на Крещение, в праздник. «Ладно, – сказал о. Симеон, – ты наместник, пусть будет потвоему» и скончался в сочельник; погребение состоялось через день после праздника. Святитель Серафим (Соболев; 1881 – 1950) также за пять дней указал день своего исхода. Протоиерей Петр Сухоносов (1929 – 1999), замученный во время войны в Чечне, отпевая незадолго до похищения старушкуприхожанку, в надгробном слове заметил, какое счастье быть погребенным похристиански, в то время как его косточки разнесут по полю вороны[68].

Когда пришли из ГПУ забирать старца Оптинского Анатолия (Потапова), келейник упросил отсрочить арест на сутки, чтобы собрать вещи, а назавтра, когда чекисты явились, о. Анатолий, не такого уж преклонного возраста (1855 – 1922), ничем не болея, уже отошел ко Господу. Схимонах Симон (Кожухов; 1859 – 1928), в прошлом действительный статский советник, не имевший где главу подклонити после закрытия Зосимовой, а затем Ниловой пустыни, подрабатывал «апостольским занятием» – плетением сетей, пока милосердная смерть не избавила его от последних мирских попечений. Старец хорошо подготовился: написал завещание, в котором оговорил свои «самые нищенские» похороны, написал и разложил в конверты с адресами извещения о своей кончине: соборному протоиерею оставалось лишь проставить дату и опустить письма в почтовый ящик.

Архиепископ Варлаам Черниговский (1804 – 1872) сильно плакал накануне даты кончины своей матери и скончался именно в этот день. Игумения СтароЛадожского монастыря Евпраксия (1737 – 1828) увидев покойную старицу Акилину, сказавшую: «готовься к исходу, скоро соединишься со мной», простилась со всеми, причастилась, проводила Святые Дары до дверей, разостлала на полу рогожку, легла не ней с Распятием и крестом в руке и закрыла глаза навеки.

Христиане, конечно, никогда не разделяли убеждения, что «самое дорогое у человека – это жизнь», ошибочного и пагубного, потому что допускает возможность ради продления физического существования идти на бесчестие, предательство, даже убийство, оправдываясь: «не выстрелю первым, выстрелят в меня». Впрочем, православные и о продлении земной жизни не заботятся, разве только ради изжития грехов.

Верующим открыто то, что скрыто от умных и разумных; они безропотно несут свое иго и видят в жизни и над жизнью высоко только Крест и Евангелие. Надежда их в Боге, а сила в молитве: «грехи юности нашея и неведения не помяни, и от тайных наших очисти нас, и не отрини нас во время старости, внегда оскудевати крепости нашей, не остави нас, прежде даже нам в землю не возвратитися»[69].

к оглавлению

Да здравствует свобода!

Последний шанс значительней иных.

Последний шанс меняет в жизни много.