Бодрящиеся старички, женившись на молодых, становятся жалкими рабами поздней страсти, раскисают в неуместной нежности, обрекая себя брезгливому презрению и насмешкам окружающих. А как страдает, по версии Д. Самойлова, ст а рый ДонЖуан :

Жить на этом свете стоит

Только в молодости. Даже

Если беден, глуп, нестоек,

Старость – ничего нет гаже!

Господи! Убей сначала

Наши страсти, наши жажды!

Неужели смерти мало,

Что ты нас караешь дважды?

Наружность красавчика Дантеса (1812 – 1895) через сорок лет после дуэли поражала крайней непривлекательностью; современники утверждали: наглость и высокомерие этого типа, при знакомстве дерзко объявлявшего «я убил вашего поэта Пушкина», вызывала отвращение: «трудно вообразить чтонибудь противнее этого сильно помятого лица с оттенком грубых страстей», – записал А.В. Никитенко, встретившись с Дантесом за границей. Прожив чрезвычайно долгую жизнь, он так ничего никогда и не понял; через полвека после дуэли один пушкинист спросил его: «Как же у вас поднялась рука на такого человека?!» и услышал: «А я (в смысле: чем я хуже)? я стал сенатором!».

Обязательно надо копить на старость, но что же копить? История последних российских десятилетий научила: материальное копить бесполезно: всё съест конфискация, инфляция, девальвация, деноминация, дефолт, кризис. А вот добрые дела и поступки… Один партийный деятель, прочитав «Раковый корпус» Солженицына, раскаялся, что прежде способствовал публикации первой его повести, «Один день Ивана Денисовича»; А.Т. Твардовский ответил: «напрасно жалеете; под старость это вам пригодится»; конечно, он имел в виду нравственный капитал, единственно ценный при подведении итогов. Ведь в конце концов память сохраняет какието немногие яркие мгновения, но своим светом они освещают нечто важное для жизни и приносят плоды: приятные воспоминания, душевный покой, философское отношение к смерти; но только они и ценны. Остальное просто плоть.

В 1859 году тульский губернатор рассматривал прошение вдовы Елены Кузовлевой об устройстве в городе богадельни с храмом, на что она жертвовала дом и двадцать тысяч рублей серебром. Сама она, «имея преклонные лета и слабое здоровье», тоже в 87 лет переселилась туда, дожила до освящения церкви и мирно скончалась. Подобный случай типичен для царской России: богаделенки на четверых – шестерых старушек содержали многие церкви, на них жертвовали все, даже совсем не богатые прихожане. Мануфактурщики Алексеевы, в семье которых родился К.С. Станиславский, основали и содержали Дом призрения вдов и сирот, купцы Протопоповы заботились о слепых, наследники купцов Мазуриных построили жилой комплекс с бесплатными квартирами, по завещанию текстильного фабриканта Хлудова появился целый квартал зданий, предназначенных для инвалидов и престарелых. Призывы к активному милосердию писали на фасадах домов, доход от поздравительных открыток с видами Москвы и грифом Красного креста шел на помощь нищим – жертвовать было пр и нято , считалось правильным и достойным, поскольку пролагало дорожку в Царство Небесное, да и на земле, как вывела дотошная американская статистика, благотворительность умиротворяет и приносит внутреннее удовлетворение надежнее, чем вкусная еда и прочие телесные наслаждения.

Артист Е. Весник (1923 – 2009) в 1963 году на гастролях в Париже дал «товарищу из органов», присматривающему за группой, Евангелие, которое всегда возил с собой; тот читал его ночами у себя в номере, а на обратном пути в самолете сказал: «Слушай, там в книге все написано – как жить, как вести себя, как быть честным… я не понял вот чего: зачем люди стали мудрить, придумывать другие законы, зачем отказались от само собой разумеющегося…». Вскоре он уволился из КГБ, уехал в провинцию, занялся хозяйством, «слышал, читает, здоров, не пьет… Вот что сотворил Бог!». А ведь и автор коечто заработал: «обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов»[36]. В своих записках он оценивает людей с точки зрения «евангельского идеала» и сообщает о себе и А. Папанове: «Особенно роднило нас упорство, с которым мы не поддавались уговорам вступить в коммунистическую партию; мы, фронтовики, испытывали, мягко говоря, сомнение в богоугодности существования этой организации».

к оглавлению