Иоанн Златоуст выдвинул такой термин - “Бегство от благополучия, не потому, что в благополучии и достатке нельзя спастись, а потому что к нему не лежит душа”, но он не настаивал, что, где бы то ни было благополучие вредно. Пишет так: “Из числа столь многих тысяч христиан нельзя найти больше 100 спасаемых, да и в том сомневаюсь. Безопасность от гонений есть величайшее из гонений на благочестие, хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности. Безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умервшляет спящих”.

Что об этом сказать?! Положим, что к благополучию не лежит душа, но ведь его можно не замечать. Апостол Павел пишет: “Умею жить в скудости, умею жить и в довольствии”. Не прилепляться – это как раз общее для всех христиан делание. Другое дело – имеем ли мы решимость для этого делания, но это уже зависит от нас.

Видимо, не опасность довольства и достатка все-таки играет здесь ведущую роль, а Божий призыв, как у Арсения Великого – “Бегай людей и спасешься” – ослушаться он не мог, т.к. Божий призыв проходит через сердце раба Божия и становится его жизнью.

В пятых. Предположение Ключевского Василия Осиповича, высказанное им на юбилейном докладе в честь 500-летия преподобного Сергия Радонежского в 1892 г. Он пытается представить дело так, что в пустыне люди выполняют духовные задачи для мира не доступные. И это тоже не верно, т.к. даже по смыслу крещальных обетов, совершенство христианское в миру так же необходимо, как и в пустыне. И не к пустынникам обращены слова Христовы: ”Да будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный” (Мф.5,48), а ко всем.

Примеры.

Как засвидетельствовал Силуан Афонский: “Иоанн Кронштадский постоянно был с народом, но был в Боге больше, чем многие пустынники”. Хотя Иоанн Кронштадский имел богатый гардероб, фотографировался, лошади – в удобствах, в общем.

Да и сам Силуан Афонский всю жизнь прожил в общежительном монастыре, а когда выпросился в пустыню, то не только не получил пользы, а еще и получил болезнь до конца жизни (головные боли) специально, чтобы не забывал своего греха.

Наконец, Афонское предание. После смерти преподобного Силуана один афонский монах приходит на духовный собор и подает прошение о разрешении удалиться в пустыню. Его призывают и спрашивают: “Зачем?” Отвечает: “Я думаю, что это полезно моей душе” И один из отцов ему отвечает: “А разве неудобно спасаться и здесь. У нас в монастыре провел всю жизнь покойный отец Силуан и разве вы найдете в пустыне кого-нибудь большего?”. Таким образом, все пять вопросов не дают ответа; и если все-таки вернуться к социальному аспекту монашества и именно пустынножительства, то многое нам станет понятнее, т.к. можно иначе сформулировать вопрос. Монах, даже если явно слышит призыв Божий, уходит от благополучия, но у этой медали есть обратная сторона – он уходит от тягот земного устроения. Характернейший пример Павла Фивейского. Последней каплей, предопределившей его уход – это тяжба, затеянная его зятем из-за наследства – все отдал и оказался свободным. Большинство из первых пустынников – или из придворной среды, как Арсений Великий, или из очень обеспеченных семейств, как три великих святителя и учителя, т.е. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст. Василий Великий – один из теоретиков общежительного монашества, но в пустыне пробыл долго. Иоанн Златоуст, хотя и не возлюбил пустыни, но провел в ней 4 года, как бы для закалки. Монах – это не просто блюститель строгой жизни. По смыслу крещальных обетов и, прежде всего, отречение от сатаны и предания себя целиком на волю Божию, совершенство христианина действительно необходимо в миру так же, как где бы то ни было. Социальные связи, гражданские, семейные обязанности, социальные обязанности – они для всех и рвать их можно только тогда, когда получаешь призыв свыше! Поэтому, монах-пустынники не только бежит от мира, а он умирает для мира – умереть помимо воли Божией совсем нельзя! Как говорил Серафим Саровский, когда его спросили богомольцы на вопрос: “Что передать вашему братцу в Курске?” ответил, показывая на святые иконы: “Вот мои родные, а для живых родных я уже живой мертвец”.