Помню, что я ждал этого воскресного вечера с нетерпением, которое возрастало с часу на час. Без четверти шесть я вышел из дому, никому не сказав, куда я иду, и направился в евангелическую часовню.

Я пришел на полчаса раньше, ибо у меня сохранилась привычка, приобретенная у “свидетелей Иеговы”, всегда приходить на собрания заранее.

Я был удивлен, обнаружив, что никто еще не пришел и что дверь открыта. Я предпочел бы войти вместе с другими, чтобы остаться незамеченным, но это оказалось невозможно. Войди я слишком рано, все, кто придут после меня, меня увидят, а если время начала собрания мне указали неточно и я приду позже, все меня увидят входящим.

Я проделал не одну сотню шагов по тротуару, прежде чем решился войти, и я уверен, что если бы кто-то посмотрел на меня, он бы непременно заключил, что августовское солнце подействовало мне на мозг.

Когда я наконец вошел, я был совершенно обескуражен. Передо мной имелось три деревянных двери. Которая из них нужная? Решившись все-таки войти, раз уж я пришел, я выбрал среднюю. Страшный удар разнесся эхом по всему зданию. Я налетел на имитацию двери, деревянную перегородку в форме двери. Роясь в своей памяти, я не нахожу ни одного другого случая, когда бы мне так сильно хотелось убежать откуда-то без оглядки. Теперь-то уж я был совершенно уверен, что найдя (если я найду-таки нужную дверь), я привлеку к себе все взоры.

Итак, я попытался толкнуть другую дверь, мысленно молясь, чтобы выбрать правильно, и эта оказалась нужной. И снова я был смущен. В нескольких шагах передо мной возвышалась еще одна, стеклянная дверь, за которой виднелся зал; несколько голов там были обращены в мою сторону. Действительно, когда я открывал эту дверь, стекло так сильно задребезжало, что мне показалось, что оно вот-вот разобьется. К счастью, ничего не произошло.

Я уселся в последнем ряду и вынул свой блокнот, чтобы отметить экстравагантности этих людей во время их богослужения.

Небольшой, полный, одетый в белое и зеленое человек проповедовал о первых стихах послания к Филиппинцам. Впервые в жизни я присутствовал на проповеди, где Слово изучалось глава за главой и стих за стихом. Когда он закончил несколько человек встали и начали молиться, другие стали объявлять номера, и люди запели, еще другие читали отрывки из Библии. Мне не удалось определить, что это был за порядок (если он вообще имелся), но я заметил нечто поистине особенное. “Свидетели Иеговы” не знают, что такое молитва. У них нет культа, посвященного только молитве, и во время их собраний специально назначенный брат молится в начале и еще раз в конце, произнося всегда одни и те же фразы. То, при чем я здесь присутствовал, было совсем другим. Люди говорили с Богом, как если бы Он был здесь, и при этом с трогательным благочестием и простотой.

То же самое касалось и песен. “Свидетели Иеговы” имеют гимны, расположенные по номерам в “Сторожевой Башне”, которые они изучают на семинарах, и они ограничиваются тем, что ставят пластинку с музыкой и подпевают ей. Напротив, эти люди вели себя совсем по-другому. Их пение вытекало из их сердец и было, похоже, преисполнено подлинного и глубокого чувства.

Что до персональных выступлений, они были весьма далеки от того, что мы делали у “свидетелей Иеговы”, в школе служителей. Помню, как я впервые выступил там публично, и как мне аплодировали, когда я закончил выступление. Здесь же все было сама простота.

Когда же, незадолго до конца собрания, они стали передавать хлеб и вино, я почувствовал себя еще более смущенным. “Свидетели Иеговы” совершали это всего лишь один раз в году, и принимали в этом участие лишь те, кто относились к 144 000. Это было не по-библейски, теперь же я впервые видел Тайную Вечерю, как на страницах Нового Завета.

В конце собрания я стал у дверей, надеясь, что кто-нибудь подойдет ко мне, меня приветствует, дав мне тем самым возможность задать ему несколько вопросов. Я прождал пять, десять минут, никто ко мне не подошел.

Есть у вас Евангелие?