Он же, в гневе выступив вперед, говорил, как обычно говбрят на народных собраниях. Он был более искусным оратором, чем это свойственно варварам. Те аргументы, ко торые мог привести оратор, подкреплялись справедливостью дела. А говорил он таким образом:

9. «Если бы римляне нас оскорбили словами или наме рениями, справедливо, чтобы и мы мстили за обиду подоб ным же образом. Но теперь как можно терпеть, что они нам причинили такое страшное зло, а мы, вместо того чтобы отомстить им за обиду, тратим время на промедления и раз мышления. Никто не может сказать, что враги не изо бличены самими делами и событиями; но нельзя сказать, что они только это замышляли и держали в уме. Нет необ ходимости приводить какие-либо основания для доказатель ства их тайных и скрытых козней. Ведь такой выдающийся муж, как Губаз, умерщвлен самым жалким образом, как один из многих и презренных. Увяло старое достоинство колхов и в дальнейшем нам следует уже думать не о том, чтобы повелевать другими, но мы должны довольствоваться, если нас не слишком будут притеснять те, которые когда-то были нашими подданными. Разве не является абсурднейшим делом по поводу таких обид сидеть и обсуждать, будем ли считать их злейшими врагами или друзьями, хотя нужно знать, что их наглость не ограничится этим, но если мы простим это оскорбление, они на этом не остановятся; если мы останемся спокойными, они будут нас оскорблять еще бесстрашнее, ибо они всегда были жестокими по отноше нию к своим подданным и привыкли презирать своих кли ентов. Даже царя они имеют лукавейшего, который всегда услаждается переменами в существующем строе. Поэтому-то и преступление было так быстро совершено. Он на этом горячо настаивал, они быстро и с готовностью выполнили. Мы подверглись опустошению почти что ради них; мы не дали им повода дан какой-либо обиды; не было никакого повода к вражде. Но они совершили по отношению к нам постьвднейшее и жесточайшее преступление, обращаясь с нами так же, как и раньше, как бы внезапно и одновре менно показав по отношению к нам все виды зла: жесто кость, безумие, ненависть и тому подобное. У персов же нравы не таковы. Существует большая разница. Если они раз приобретут друзей, они всегда проявляют по отношению к ним величайшее дружелюбие. По отношению к врагу они проявляют величайшую ненависть до тех пор, пока враг остается врагом. Как бы я желал, чтобы у государства кол хов была прежняя сила, так, чтобы оно не нуждалось в по сторонней и чужеземной помощи, но само удовлетворяло бы своим нуждам во всех случаях в мире и в войне.

Теперь же, когда или вследствие различия времени, или вследствие враждебности судьбы, или по обеим причинам, мы дошли до такой слабости, что подчинены другим, я счи тал бы наилучшим покоряться более разумным, которые сохраняют дружбу к своим и верность договорам. Так мы благополучно отделаемся от тех, кто является нашими дей ствительными врагами; совершенное ими преступление не останется без наказания, и одновременно мы позаботимся о нашей безопасности в будущем. Ибо их лукавые и льстивые нравы, которые они выставляют с обманчивой кротостью и притворной обходительностью, чтобы обманывать легко верных и затем их обижать, окажутся излишними и напрас ными. У них будет отнята всякая возможность подобных действий против нас, так как у нас вследствие вражды будут прерваны с ними всякие отношения и мы открыто от делимся от них. А если они попытаются начать против нас войну и если им придется одновременно встретиться с ла зами и персами и притом во враждебной стране, они не вы держат первого натиска. Недавно только со всем своим вой ском они сразу были обращены в постыднейшее бегство небольшим отрядом персов и еще до сих пор не отдышались от этого бегства и, побежденные, так сказать, во всем, одной скоростью бега они победили преследующих их персов.

10. Ясной и вероятнейшей причиной этого, как всякий скажет, является трусость и порочность их планов. Ибо бесчестие им присуще как характерное и прирожденное качество. И когда к врожденным порокам присоединяется добровольное преступление, то оно удваивает бедствие по гибающих по воле божественного провидения в виде иску пительной жертвы за допущенное преступление, ибо победа утверждается не столько оружием, сколько благочестием, и я полагаю, что никогда преступные и нечистые люди не по лучат божественной помощи».

Если мы благоразумны, то нельзя присоединяться к тем, у кого нет даже здравого ума и которому враждебен тот, от руки которого зависит участь всех. Итак, показано открыто и притом скорее самими делами, чем словами, что наш пе реход к персам будет легким, весьма выгодным для нас и прежде всего угодным богу. И мы не будем казаться невер ными и поступающими несправедливо. Ибо и раньше весьма часто мы были оскорбляемы римлянами. Однако считали нужным оставаться при старом положении вещей, считая никуда негодным производить перемены по любым предста вившимся случаям, хотя бы они были и очень важны, но все же были переносимы и не являлись такими совершенно не терпимыми. Но теперь, когда нас поразили чрезвычайные и непоправимые бедствия, переносить это легко без всякого огорчения, не оскорбляться такими низкими и жестокими деяниями, это свойство не благоразумных, но робких и жалких людей, под предлогом сдержанности прикрывающих свое равнодушие к общественным делам. Большего по жес токости преступления, я думаю, никто и из чужих не ука жет, и нельзя пренебрегать совершенным. Поэтому и мы не можем пренебрегать, и нашим бесчестием будет, если увидят нас, забывших своего царя и прислуживающих его убийцам.

«И если бы могло случиться, чтобы он присутствовал здесь, он, несомненно, взывал бы к вам и горячо упрекал за ваше малодушие, за то, что эти преступники еще находятся на его земле, а не изгнаны из нее давно. Но так как он не появится и не будет призывать вас, вы в своей душе пред ставьте, что он находится среди вас и, стоя среди вас, пока зывает свои раны и грудь и голову, и призывает свой на род хотя бы теперь отомстить врагам. Поэтому, кто из вас может сомневаться и раздумывать, справедливо ли колхам питать сострадание к Губазу? Если мы будем опасаться того, справедлив ли будет наш переход к персам, то нам придется бояться оказаться участниками преступления, покинув его и пренебрегая отмщением за его убийство. Мы будем считать ся более вероломными, если при жизни его проявляли к нему такую дружбу, а после смерти потеряли даже память о нем. Конечно, когда дела идут хорошо, было бы великим безумием изменять старые учреждения, но когда дело об стоит совершенно иначе, я считал бы пагубным не уметь быстро приспособляться к обстановке. О постоянстве нужно судить по делам, отвечающим разуму. Сохранять настоящее положение дел не всегда похвально, но только тогда, когда это сообразно с рассудком. Когда же случается то, чем нельзя пренебрегать и что не подобает отбрасывать, то пре ступником оказывается скорее тот, кто держится за старое и на этом упорствует, чем тот, кто переходит к новому. Ко гда об этом от нас услышат и в этом разберутся персы, они по справедливости будут обходиться с нами дружественно и будут сражаться за нас, так как они одинаково человечны и великодушны, умеют хорошо приспособиться к обычаям соседей и особенно, принимая в добровольный союз страну, столь удобно географически расположенную, и столь значи тельное войско, которое они хотели бы иметь с затратой больших средств и усилий. Итак, ни о чем, кроме этого не думайте, но тотчас приступим к самому делу и осуществим задуманное. Так мы добьемся величайшей славы, совершив дело правильное и справедливое, могущее принести только пользу».

II. Когда Айэт сказал это, тотчас вся толпа поднялась с криком и требовала в тот же день перейти на сторону пер сов, хотя те не были об этом извещены, и сами [колхи] не были настолько приготовлены, чтобы скрыть случившееся от римлян или их отразить, если они попытаются помешать переходу. Нисколько не заботясь о будущем, ни о том, во что обойдется это предприятие, толпа беспорядочно требо вала ускорить решение. Ибо вообще свойственно и врож денно толпе стремиться к новизне и радоваться переменам. Эти же были сильно возбуждены и раздражены не только как варвары, но в особенности потому, что считали пере мену справедливой и были восхищены речью Айэта, кото рая еще сильнее их возбудила и возмутила. Когда они так шумели, успокоил их возбуждение один человек по имени Фартаз, человек, пользующийся у колхов исключительным авторитетом, разумный и умеренный, очень популярный. Он усмирил их задор, умоляя не решать этого дела, прежде чем не выслушают его.

С трудом приведенные к спокойствию авторитетом его имени, они остались на своих местах, а он, выйдя на сре дину, говорил таким образом: «Мы не испытали ничего но вого, колхи, возбужденные силой красивого слова. Ибо красноречие непобедимая сила. Оно воздействует на всех, в особенности на тех, кто никогда раньше не подвергался его воздействию. Но не таково оно для тех, кто может ему противостоять мудрым рассуждением, вытекающим из рас смотрения сущности дела. Поэтому не одобряйте то, что было сказано. Оно кажется правдоподобным только вслед ствие неожиданности и необычайности сказанного, а не вследствие полезности и правильности. Поймите лучше, что хотя бы эти слова и были вам очень приятны, вы можете выбрать лучшее. Лучшим свидетельством обмана пусть бу дет самый способ легкого убеждения. Только желающий советовать лживое нуждается в большем украшении и раз нообразии речей с тем, чтобы красотою речи скорее увлечь простые души. Слушая эти привлекательные, но об манчивые доводы Айэта, вы не понимаете сами, как вас об манывают. Каждому должно быть ясно если не другое, то хоть то, что он с самого начала поставил [на обсуждение] другой вопрос, совершенно чуждый тому, ради которого мы собрались. Так, например, когда вы все говорите, что нет ничего ужаснее случившегося и всячески осуждаете это убийство, и обсуждаете единственно вопрос, действительно ли виноваты те, кто обвиняется в убийстве Губаза, он обо шел их обвинение и много слов потратил на то, что уже известно. Я также считаю проклятыми, ненавистными богу и охотно бы видел погибшими от самой жестокой казни не только прямых убийц, которые совершили преступление своими руками, но также всех тех, кто позволил совершить преступление, хотя и мог помешать, сверх того, всех тех, кто радовался этому, всех, кто не скорбел об этом.

Но если я это признаю, то отнюдь не признаю полезным переход к персам. И пусть никто не считает благоразумным и последовательным, что если по отношению к нам совер шили преступление, то нужно и нам продать отечественные законы; если мы раздражены вероломством, то отсюда не вытекает, что мы должны усвоить такие же методы. И те перь мы не можем переделать то, что случилось и совер шено, не нужно помыслить о том, чтобы мы, обсуждая дела с душой, охваченной гневом и негодованием, не затемнили неблагоразумно наше суждение, лишив себя возможности более здравого и разумного решения. Ибо свойство безрас судных постоянно волноваться и терзаться прошедшим. Свойство же мужей мудрых изучать неожиданности судь бы, не смущаться неожиданными переменами с тем, чтобы, лишившись чего-либо в прошлом, не утратить надежду на будущее.

12. Но этот советник, который давно уже благожела телен к персам и стремится всячески, чтобы мы перешли к ним, пытается запугать нас, как детей, а именно [утверждая], что римляне не удовлетворятся тем, что они против нас осмелились сделать, но поразят нас еще более жестокими бедствиями, и что их царь постоянно желает нововведений, что он является главным участником и за чинщиком давно задуманного и подготовленного убийства, и, говоря это, превозносит персов удивительными похва лами, надеясь, что он убедит нас этим способом сделаться просителями и добровольными перебежчиками к тем, кто для нас по природе является величайшим врагом. К этой единственной цели он стремится, это он задумал с самого начала и, стремясь совершить то, что он заботливо обдумал и безрассудно советует, нарушает и перемешивает порядок обсуждения, делая обсуждение бесполезным. Решению обычно предшествует обсуждение, которое исследует вещи, недостаточно ясные. И только тогда, когда установлено то, что нужно делать, необходимо наличие и воли, и решимости совершить то, что задумано и постановлено. Этот же из конца делает начало, уже постановляя раньше, чем рас смотрен вопрос. Ибо какая будет польза от обсуждения, если оно последует за решением? Вы же, колхи, присту пайте к обсуждению без всякой предвзятой мысли и не при держиваясь какого-либо предвзятого мнения. Как можно преодолеть превратности судьбы и направить события к желаемой цели? Нужно пользоваться иным методом, мыс лить о своих делах без всякой предвзятости и свободно, гщательно взвешивать все обстоятельства для того, чтобы принять наиболее обдуманное, вытекающее из сущности цела решение. Если мы так будем рассуждать, для нас тот час же станет ясным, что ни римские войска, ни их воена чальники, ни, меньше всего, сам император, не строили козни против Губаза. Ибо у них самих общеизвестно и ус тановлено, что Рустик и Мартин, завидуя его счастью, были охвачены личной злобой, причем прочие вожди не только не помогали им, но даже болезненно перенесли случив шееся. Бесчестно и сверх того бесполезно из-за вины од ного или, может быть, двух дерзко нарушать общественные законы, которые мы привыкли соблюдать, так легко изме нять весь образ нашей жизни, к которому мы так хорошо привыкли, выставлять себя предателями и дезертирами по отношению к тем, которые стоят на страже нашей страны, чтобы мы жили спокойно и безопасно, и, наконец, что яв ляется самым нечестивым, отказаться от истинной религии и священных тайн. Ибо это неизбежно произойдет, если мы перейдем на сторону ожесточеннейших врагов божествен ного имени. Если они запретят нам сохранять верность на шей вере, то принудят нас перейти к своей, что ужаснее этого для нас может быть, одинаково и для живых и для умерших? Ибо какую выгоду мы приобретем, если присое диним к себе (допустим, что это так) всю Персию, а погу бим наши души? Но если даже сделают уступку и позволят [сохранить религию], прочного дружелюбия с их стороны по отношению к нам не будет, но будет неверное и не пря мое, измеряемое одной только выгодой.

Ибо никогда не может быть прочного товарищества ме жду теми, которые придерживаются разных религиозных верований. При отсутствии застращивания и выгоды посто янная и прочная верность сохраняется только при согласии взглядов. Даже родственники, близкие и земляки, если ли шаются единства взглядов, пользуются только именем друж бы, а на самом деле по отношению друг к другу являются совершенно чужими людьми. Итак, колхи, с какой доброй надеждой мы перейдем к персам, если они неизбежно ока жутся нашими врагами, и ничего лучшего отсюда не про изойдет для нас, кроме того, что мы тем легче будем при тесняемы ими, так как гораздо труднее остерегаться скры того врага, чем явного. Далее, если хотите, допустим, что все обстоит так [как говорит Айэт], что это не противоре чит ни справедливости, ни чести, и будем считать, что нра вы персов постоянны и верны, что они всегда будут со хранять договоры и соглашения. Но если даже это будет налицо и у нас не будет никакого другого препятствия, то все же наши силы для этого предприятия недостаточны. В самом деле, каким образом мы перейдем к ним, когда нам угрожают римляне и притом настолько многочисленные и сильные, имеющие виднейших вождей? Каким образом мы избежим жесточайшего возмездия, когда те, которым над лежит прийти к нам на помощь, будут медлить вдали в Иве рии или медленно оттуда двигаться, а те, которые будут осуществлять возмездие, занимают всю страну и обитают в наших городах?

13. Хотя этот благородный человек и говорит, что они не выдержат и первого нашего нападения, используя в каче стве довода то, что недавно случилось, но кто не знает слу чайностей войны и того, что она отнюдь не протекает в оп ределенном порядке! И злая судьба не всегда будет пре следовать тех, которые сейчас очень плохо ведут свои дела. Напротив, победа часто переходит к побежденным и ис правляет превратности судьбы. Поэтому нам не подобает быть чрезмерно самоуверенными, как будто им уже предо пределено сообразно с их правами и привычками во всех сражениях терпеть поражения. Если они побеждены только потому, что действовали не так, как должно, то этот пример нужно обратить в нашу пользу и предупредить опасности, вытекающие из необдуманных решений. Таким образом, из предшествующих случаев мы не можем обнадеживать себя верной победой над ними. Правдоподобно, что те, которые раньше ошибались, наученные самим опытом, чего нужно избегать, будут вести свои дела в дальнейшем с большей заботливостью и исправят то, что раньше было упущено и пренебрежено. Если же бог им враждебен за совершенное преступление, и за это они подвергаются бедствиям, зачем нам вмешиваться и предлагать ему наше содействие, как будто он сам не осуществит правосудие и как будто он ну ждается в нашей помощи? Какой большой пример бесчес тия останется для других, если мы оскорбим нашим отпаде нием высшее благо, которое и при нашем спокойствии за щищает нас должным образом. Пусть никто не показывает нам мертвого Губаза, выступающего среди нас с малодуш ными речами и умоляющего своих соотечественников сжа литься над ним, показывая нанесенные ему раны. Это, мо жет быть, и подходит изнеженным порочным душам, но от нюдь не свойственно царю, притом царю лазов, а тем более Губазу. Ибо, если бы он в самом деле присутствовал среди нас, то, как человек благочестивый и здравомыслящий, он, несомненно, сурово осудил бы нас за подобные замыслы и дал бы нам наказ не падать так духом и не впадать в рас слабление, не скрываться тайно по обычаю рабов, но муже ственно противостоять несчастью, придерживаясь, в боль шей степени, колхского образа мыслей, свободного от пред взятости, и не допускать ничего позорного, недостойного отечественных нравов, остаться при настоящем [порядке], быть убежденными, что божественная помощь никогда не оставит народ колхов. Поэтому не является ли высшей без рассудностью [тот факт, что] в то время, как он, насильст венно умерщвленный, несомненно, учил бы нас так, мы для того, чтобы показать наше к нему расположение, думаем как раз противоположное? Я боюсь, чтобы мы не подверг лись величайшему наказанию уже за то, что обсуждаем и обдумываем подобные планы. Наконец, если бы мы замыш ляли отпадение в деле сомнительном, допускающем разные решения, то и тогда было бы рискованно в вопросах такой важности зависеть от случайности, но тогда было бы позво лено создателям этого плана рассуждать свободнее и безза стенчивее. Но если порочность этого совета и бедствия, отсюда вытекающие, для всех ясны и очевидны, разве не достойны вашей ненависти те, которые наталкивают вас на этот путь? Поэтому нужно воздержаться от всего этого, и это умеренно сказано. Я же думаю, что о случившемся нуж но сообщить императору и просить его по справедливости покарать главных виновников этого преступления. Если он пожелает это сделать, раздоры наши с римлянами тотчас прекратятся, и наше старое и привычное братство с ними в трудах и походах возобновится. Если же он откажет в на шей просьбе, то тогда только надлежит нам обсудить, не выгоднее ли нам вступить на другой путь. Если мы так сде лаем, то нас нельзя считать забывающими об умерщвленном Губазе, и в то же время мы не окажемся действующими скорее безрассудно, чем по расчету».

14. Когда это было сказано, колхи, как говорится, про пели палинодию и изменили решение. В особенности к этому их побудила боязнь лишиться истинного богопочита ния и веры, если они отпадут к персам. После того как мнение Фартаза победило, тотчас были выбраны лучшие и знатнейшие из народа колхи, которые должны были сооб щить императору Юстиниану, что было совершено над Гу базом, раскрыть ему весь обман, а именно, что он никогда не был сторонником персидской партии, никогда не пред принимал ничего против римлян. Мартин же и Рустик воз вели на него эту клевету за то, что он их часто порицал за многочисленные допущенные по лености и безрассудству ошибки, и убили невинного. Они просили дать душе уби того это удовлетворение. Они не сказали ничего другого, кроме того, чтобы он не оставлял неотмщенным это пре ступление, а царем им не назначал какого-нибудь чужеземца и иностранца, но Цату, младшего брата Губаза, который в то время находился в Византии, так, чтобы у них снова бы ли восстановлены отечественные законы и непрерывная, нерушимая с древности последовательность царского пре столонаследия. Император признал их просьбу правильной и справедливой. Он весьма быстро удовлетворил их просьбу и послал Афанасия, одного из первых членов сената, дпя тщательного расследования преступления и суда сообразно римским законам.

Тот явившись в Лазику, тотчас послал Рустика в город Аспарунт и держал там взаперти в местной тюрьме. Иоанну же, который обманул императора, сделался одним из глав ных участников преступления и пытался тайно скрыться и в бегстве искать себе спасения, на пути случайно встретился Метриан. Он был одним из императорских дорифоров, ко торых зовут скрибонами. Послан он был сюда, чтобы ока зать помощь Афанасию и выполнять его указания. Захватив Иоанна, Метриан представил его судье, который и его по слал в Аспарунт, где он содержался в тюрьме в цепях, до окончания начавшегося судебного расследования.