Коля, ты там? Поди сюда теперь. Коля вышел.

 Папа, ты едешь? Возьми меня с собой. Папа замялся, смущен:

 Мне, Коля, по делу, когданибудь потом...

Все это есть только распространение осторожного протоиерейского:

 Он его скромно держит.

Но какая связь и что общего между протоиереем, семидесятилетним, исполненным действительного такта и благоразумия (он таков был), и между этим чиновником, любителем естествознания, выписывавшим четыре газеты и много журналов, много путешествовавшим, добрым, ласковым? Ничего общего! Но в данном пункте точка зрения одна. Что в этой точке зрения поразительно, так это то, что осуждение внешнее и внутренний стыд относится к серьезному. Шалим, шалим  нет стыда; вдруг серьезное  ужасный стыд! позор! невыносимое! Полюбил настоящим образом  невыносимо стыдно! Родился ребенок  ну, это ни в книгу вписать, ни пером не описать. Да почему?  Никто не понимает.

Отец протоиерей сказал бы:

 Пусть бы повенчался, тогда бы и не стыдно. Тогда и в гимназию мог бы отдать.

 Но ведь, не венчавшись же, он влезал в окно к девице N и жил семь лет, душа в душу, с замужнею М?

 Этого никто не видел.

 Но ведь знали и никто не осуждал. Напротив, все сочувствовали. Все явно знали и явно сочувствовали, как теперь явно все засмеялись бы... Да ведь он и читает Спенсера, любит естествознание, и уж простите, батюшка, но шила в мешке не утаишь: вся церковь и тем паче венчание для него не составляют чегото особенного. Почему же он сам в душе стыдится  и необоримо? А при венчании действительно не стыдился бы сам и в душе своей? Тут скорей отсутствие какогото всемирного согласия...

 Какого же?

 Очевидно, он взял бы своего ребенка на руки и не спустил бы его с колен, если бы всемирно услышал: "Радуемся тебе и ему и вашей связи". Но как предчувствует всемирное: "Осуждаем тебя, и его, и вашу связь родительства",  то хоть он и любит Спенсера  а перед этим пасует. Тут  гипноз, а не логика. И давление этогото гипноза, которого нет для коровы, а есть для женщины,  и объясняет огромную разницу в поступках одной и другой. Женщина не ниже коровы, и г. судья ошибся; но она гораздо несчастнее коровы, неизмеримо. Корову отводят в сторону, когда колют теленка, но женщине дают его в руки и говорят:

 Поди, убей сама.

Через тысячелетие она притупилась, и, может быть (хоть я и не верю), иногда некоторые уже хладнокровно смотрят на смерть детей. Читали вы, года три назад было сделано любопытное наблюдение, что телеграфная проволока по пятницам и субботам менее проводит телеграмм, чем во вторник и особенно в понедельник. Она устает. Проволока устает, утомляется,  так объясняли физики, этими словами. Устала и женщина. Проволока через семь дней действия размагничивается; через тысячу лет все стыда и все детоубийства женщина... разматерела, что ли. Струны материнства ослабли и частью порвались. Это есть.

Когда ж предмет пойдет по направленью,

Противному его предназначенью,

По существу добро  он станет злом...

* * *