Поблагодарив старца за беседу, мы поспешили вниз, надеясь до закрытия ворот, если, конечно, повезет с транспортом, оказаться в Великой Лавре.

Глава 12. ПО АФОНСКИМ ТРОПАМ

С машиной нам повезло, и мы успели в Великую Лавру засветло. Под навесом архондарика было довольно много народу. Человек восемь греков-паломников и два ученых немца с фотоаппаратами на шеях. Гостинник принес на подносе маленькие чашечки с горячим кофе, стопочки с монастырской анисовкой, размером с наперсток, и стаканы с холодной водой.

- Как? - искренне возмутился Антон. - кофе без лукума?! Да это же произвол!

Он настолько уже успел привыкнуть к тому, что в афонских монастырях подают кофе с обязательным лукумом, что отсутствие тарелки со сладостями было воспринято им как личное оскорбление. Едва дождавшись возвращения гостинника, Антон на всех языках, какие только знал, попытался объяснить ему, что тот совершенно не прав. При этом Антон описывал руками в воздухе большие круги, изображая, по-видимому, желаемую тарелку с лукумом. Гостинник смущенно закивал головой и исчез. Вскоре перед Антоном появилась тарелка с высокой горкой рахат-лукума. Пока гостинник устраивал паломников по кельям, содержимое тарелки буквально таяло на глазах у изумленных немцев. Мы с дьяконом, правда, успели съесть по кусочку, но Паше и немцам не осталось ровным счетом ничего, кроме сахарной пудры на бороде у Антона.

- Ну, а теперь, - сказал он, улыбаясь, - неплохо было бы и поужинать!

Перед ужином мы осмотрели монастырь. На площади между собором и трапезной всех паломников поражали своей мощью два исполинских кипариса. Их созерцание вызывало в душе невольное благоговение. Таких гигантских деревьев ни до, ни после мы уже нигде на Афоне не видели. Самый большой из них был, по преданию, посажен самим основателем Лавры преподобным Афанасием, что вполне могло быть правдой судя по его размерам. Только не укладывалось в сознании и даже казалось невероятным, что это великолепное по своей красоте и неповрежденности живое дерево, воспринимаемое нами как соучастник нашего бытия, на самом деле является свидетелем других эпох, о которых нам известно лишь из книг по древней истории. Подобно бабочкам-однодневкам мы пролетаем и проходим под его ветвями, исчезая из земной истории навсегда. И не только отдельные люди. Целые народы и государства уходят с исторической арены, стираются из памяти потомков. Сколько драм и трагедий за истекшую тысячу лет его жизни потрясли все человечество и даже его родину - Святую Гору! А дивный вечнозеленый кипарис стоит все так же непоколебимо. Он стоит и безмолвно взирает с высоты на исчезающих навеки людей, на мелькающие столетия, на меняющиеся эпохи. С почтительным благоговением мы глядим на еще зеленого тысячелетнего старца, и он кажется нам символом нашей Церкви, которая, несмотря ни на какие ураганы, живет и плодоносит, не изменяя своего учения, вот уже две тысячи лет

Наконец, и нам определили келью напротив монастырских ворот. Она располагалась на третьем ярусе деревянной галереи. Отсюда открывался прекрасный вид на весь монастырь. Келья была белая, очень чистая, с белоснежными простынями на кроватях и полотенцами на подушках. Окна притеняли жалюзи. Справа от входа, у чугунной печки-буржуйки, лежала стопка круглых тонких поленьев. В последних числах февраля ночами было еще довольно холодно. Разница между дневной и ночной температурой составляла градусов двадцать, если не больше. Сколько же хлопот и расходов, - подумал я, - причиняют монастырю паломники. Нужно постоянно стирать простыни, убирать в кельях, рубить на склонах гор сухие деревья, а потом таскать эти дрова вниз для буржуек, да еще кормить непрестанно сменяющихся ночлежников! И это при том, что на Афоне нет линии электропередач, а следовательно, многое приходится делать вручную, по старинке!

После ночной службы мы поднялись к себе на галерею и неожиданно застыли, пораженные необычным зрелищем. В гуще темного ультрамарина, притушив свет окружающих звезд, застыла сияющей каплей огромная комета с коротким расширяющимся хвостом. Она напоминала вифлеемскую звезду на лубочных картинках. Только, в отличие от Рождественской звезды, эта - оставила в душе какое-то неприятное, тревожное чувство. Только вернувшись в Москву, мы узнали, что видели в афонском небе комету Галлея

Келья святителя Григория Паламы

Утром у храма нас встретил невысокий старичок-монах с очень добрым лицом. Оказалось, что это был настоятель Лавры. Узнав - кто мы и откуда, он подозвал маленького, худенького и хроменького послушника в огромных кожаных тапочках, которые, пока он шел к нам, постоянно хлопали его по голым пяткам. Геронта благословил послушника отвести нас на гору, в келью, где когда-то подвизался великий учитель исихазма святитель Григорий Палама. Маленький румын немного понимал по-русски, но идти с ним в гору нам казалось смешным. Сколько времени будет плестись на гору этот несчастный хромой паренек в спадающих с ног тапочках? Да мы, пожалуй, замучаемся ожидать его на подъеме! Однако делать нечего! Игумен благословил. А его благословение здесь - закон.

Сразу за воротами монастыря тропинка круто пошла вверх. Худенький румын ритмично хлопает и хлопает тапочками впереди, прямо у меня перед глазами. Но что это?! Через 20 минут подъема я начинаю сбавлять шаг. Пот льется ручьем, дышать становится трудно. Слава Богу, тропа прячется в круглом зеленом тоннеле из колючего кустарника! Иначе под открытым солнцем идти было бы значительно тяжелее. Обернувшись назад, вижу, что мои спутники отстали еще больше. А маленький послушник с необыкновенной легкостью, ничуть не сбавляя скорости и не задыхаясь, всё хлопает и хлопает впереди своими огромными тапочками. Да что же это такое, - думаю. - Ведь ходил я по горам немало, но подобного еще не видел. С такой легкостью и размеренностью, не спотыкаясь и как бы вообще не чувствуя подъема, никто из виденных мной альпинистов никогда не ходил.

- Эй, брат, - кричу я ему, - подожди, Христа ради! Мы за тобой не успеваем!

Он с удивлением оборачивается и, сообразив в чем дело, садится на камень. Братья подтягиваются и падают на камни рядом. Они отдыхают, а я думаю: Непростой это парень! Только с виду кажется каким-то юродивым. Видимо, таким вот образом, как бы случайно, открывает Господь своих рабов. То, что он делает, - хромому человеку в огромных тапочках на босу ногу сделать не под силу. На следующем переходе я внимательно присматриваюсь к нему сзади. Не знаю - что это такое, но у меня создается впечатление, что хотя послушник и передвигает ноги, но при этом почти не касается земли, словно он находится в состоянии невесомости. Невероятное явление! Такого я в своей жизни еще не наблюдал! Могу лишь на основе древних патериков предположить, что это чудо могло совершаться за послушание игумену, который благословил сделать то, что заведомо невозможно было сделать больному и хромому человеку. А он в простоте сердца даже не раздумывал: сможет или не сможет, останется жив или умрет. Он просто выполнял послушание своего старца-игумена. Ну, а я сподобился увидеть чудесную помощь Божию тому, кто выполнил заповедь: отвергнись себя (Мф. 16, 24).