Наконец, и нам определили келью напротив монастырских ворот. Она располагалась на третьем ярусе деревянной галереи. Отсюда открывался прекрасный вид на весь монастырь. Келья была белая, очень чистая, с белоснежными простынями на кроватях и полотенцами на подушках. Окна притеняли жалюзи. Справа от входа, у чугунной печки-буржуйки, лежала стопка круглых тонких поленьев. В последних числах февраля ночами было еще довольно холодно. Разница между дневной и ночной температурой составляла градусов двадцать, если не больше. Сколько же хлопот и расходов, - подумал я, - причиняют монастырю паломники. Нужно постоянно стирать простыни, убирать в кельях, рубить на склонах гор сухие деревья, а потом таскать эти дрова вниз для буржуек, да еще кормить непрестанно сменяющихся ночлежников! И это при том, что на Афоне нет линии электропередач, а следовательно, многое приходится делать вручную, по старинке!

После ночной службы мы поднялись к себе на галерею и неожиданно застыли, пораженные необычным зрелищем. В гуще темного ультрамарина, притушив свет окружающих звезд, застыла сияющей каплей огромная комета с коротким расширяющимся хвостом. Она напоминала вифлеемскую звезду на лубочных картинках. Только, в отличие от Рождественской звезды, эта - оставила в душе какое-то неприятное, тревожное чувство. Только вернувшись в Москву, мы узнали, что видели в афонском небе комету Галлея

Келья святителя Григория Паламы

Утром у храма нас встретил невысокий старичок-монах с очень добрым лицом. Оказалось, что это был настоятель Лавры. Узнав - кто мы и откуда, он подозвал маленького, худенького и хроменького послушника в огромных кожаных тапочках, которые, пока он шел к нам, постоянно хлопали его по голым пяткам. Геронта благословил послушника отвести нас на гору, в келью, где когда-то подвизался великий учитель исихазма святитель Григорий Палама. Маленький румын немного понимал по-русски, но идти с ним в гору нам казалось смешным. Сколько времени будет плестись на гору этот несчастный хромой паренек в спадающих с ног тапочках? Да мы, пожалуй, замучаемся ожидать его на подъеме! Однако делать нечего! Игумен благословил. А его благословение здесь - закон.

Сразу за воротами монастыря тропинка круто пошла вверх. Худенький румын ритмично хлопает и хлопает тапочками впереди, прямо у меня перед глазами. Но что это?! Через 20 минут подъема я начинаю сбавлять шаг. Пот льется ручьем, дышать становится трудно. Слава Богу, тропа прячется в круглом зеленом тоннеле из колючего кустарника! Иначе под открытым солнцем идти было бы значительно тяжелее. Обернувшись назад, вижу, что мои спутники отстали еще больше. А маленький послушник с необыкновенной легкостью, ничуть не сбавляя скорости и не задыхаясь, всё хлопает и хлопает впереди своими огромными тапочками. Да что же это такое, - думаю. - Ведь ходил я по горам немало, но подобного еще не видел. С такой легкостью и размеренностью, не спотыкаясь и как бы вообще не чувствуя подъема, никто из виденных мной альпинистов никогда не ходил.

- Эй, брат, - кричу я ему, - подожди, Христа ради! Мы за тобой не успеваем!

Он с удивлением оборачивается и, сообразив в чем дело, садится на камень. Братья подтягиваются и падают на камни рядом. Они отдыхают, а я думаю: Непростой это парень! Только с виду кажется каким-то юродивым. Видимо, таким вот образом, как бы случайно, открывает Господь своих рабов. То, что он делает, - хромому человеку в огромных тапочках на босу ногу сделать не под силу. На следующем переходе я внимательно присматриваюсь к нему сзади. Не знаю - что это такое, но у меня создается впечатление, что хотя послушник и передвигает ноги, но при этом почти не касается земли, словно он находится в состоянии невесомости. Невероятное явление! Такого я в своей жизни еще не наблюдал! Могу лишь на основе древних патериков предположить, что это чудо могло совершаться за послушание игумену, который благословил сделать то, что заведомо невозможно было сделать больному и хромому человеку. А он в простоте сердца даже не раздумывал: сможет или не сможет, останется жив или умрет. Он просто выполнял послушание своего старца-игумена. Ну, а я сподобился увидеть чудесную помощь Божию тому, кто выполнил заповедь: отвергнись себя (Мф. 16, 24).

Еще две остановки по нашей просьбе - и мы на горе, у кельи святителя Григория Паламы. Сверху Лавра видна, как на ладони, только она кажется отсюда очень маленькой, даже людей не видно. Зато море расстилается во все три стороны далеко-далеко, а в нем - рыбацкие баркасы и океанские лайнеры у самого горизонта. Келья построена на месте той, старой кельи, где жил когда-то святитель Григорий. Она состоит из церкви и двух жилых помещений, отделенных от храма коридорчиком. Вместе с церковным куполом вся келья покрыта серыми сланцевыми плитками. Только купол здесь значительно более выпуклый, чем в других афонских домовых церквах. Сейчас тут никто не живет, лишь время от времени приходит кто-нибудь из лаврских иеромонахов послужить. Всё для службы готово. Даже епитрахиль, как обычно, висит справа от царских врат очень изящного двухъярусного иконостаса из мореного дерева. Приноси с собой просфоры - и служи! Маленький румын попрощался и ушел вниз. Мы отдохнули на стасидиях в церкви, помолились и тоже стали спускаться. На половине пути нам встретилась еще одна нежилая келья - Благовещенская. В стене прихожей, которая, вероятно, служила также и кухней, была устроена глубокая ниша с трубой. Это очаг. Вокруг кельи множество хвороста. Через минуту в очаге уже пылал огонь, а на крюке уютно сопел армейский котелок.

В скиту Продром

Наш путь из Великой Лавры лежал в Кавсокаливию, которая располагалась на самом юге Афонского полуострова. Солнце скрылось за серой облачной пеленой, покрывшей вершину горы Афон. Сразу стало заметно прохладней, и мы, благодаря этому, довольно легко добрались до румынского скита Продром (греч. - Предтеча). Он был построен в форме классического афонского монастыря четырехугольной формы с соборным храмом посередине. Румыны строили его в надежде создать на Афоне самостоятельный и независимый от греческой Лавры святого Афанасия румынский общежительный монастырь (киновию). Этим надеждам не суждено было осуществиться. Греки, зараженные духом филитизма, не желали распространения и укрепления на Афоне инородного (не греческого) монашества. Они не дали румынской общине ни самостоятельности, ни статуса монастыря. Так до сего дня и называется община скитом, хотя живет по уставу общежительного монастыря. Внешний вид всего комплекса построек также не соответствует названию скит. Это - типичный монастырь, в котором братские корпуса и хозяйственные помещения служат одновременно стенами, ограждающими его со всех сторон. В южной части скита прямоугольник двора ограничивает огромный четырехэтажный келейный корпус городского типа. Такие дома строились в начале ХХ века во многих европейских столицах. Относительную молодость скита подчеркивают окна, расположенные на наружных его стенах. В отличие от старых греческих монастырей, где кельи лепились поверх высоких и неприступных крепостных стен, спасавших монастыри от непрошеных гостей, здесь окна первого этажа доступны любому злоумышленнику. Было совершенно очевидно, что эти стены строили для жилья, а не для защиты от пиратов. Кроме соборного храма в неовизантийском стиле, все остальные постройки скита, лишенные традиционных греческих балкончиков и келий-эркеров на гнутых деревянных консолях, выдавали его вполне европейское происхождение. Стены корпусов изнутри и снаружи были выбелены известью, и шестнадцать стройных кипарисов на их фоне выглядели чрезвычайно эффектно. Вообще этот белоснежный скит, лишенный каких-либо архитектурных излишеств, оставлял ощущение удивительной чистоты. Здесь мы немного передохнули.

Необычайно скромный по виду и по манерам настоятель скита благословил нам приложиться к чудотворным иконам и другим святыням, которые вынесли специально для нас. Других паломников в монастыре не оказалось. Неплохо владея французским, он немного рассказал об истории и святынях своего скита. От любезного приглашения настоятеля остаться здесь на ночлег пришлось с благодарностью отказаться. Мы спешили в Кавсокаливию и надеялись успеть туда до захода солнца.

За скитом Продром широкие склоны Афонского хребта, покрытые густой зеленью, сменились крутыми скалами, которые почти вертикально обрывались к морю. Тропа пошла вверх. Вскоре зелень исчезла, и только голые ветви кустарников длинными иглами торчали из скальных трещин. На такую высоту весна еще не взобралась, и почки на кустах еще не набухли. Неожиданно где-то внизу раздался страшный, ни на что не похожий грохот. Он быстро перешел в жуткий рев. Заложило уши. Казалось - сейчас должно произойти что-то ужасное. Все мы одновременно повернули головы к морю. Под нами, на высоте метров 200, совсем близко к берегу летело черное отвратительное чудовище. Ощерившись ракетами и пулеметами, над водой пронесся черный натовский бомбардировщик. Что он здесь делал? Зачем летел так низко у самого побережья Святой Горы? Может быть, летчик решил попугать монахов? Конечно, никто не испугался, но на душе осталось неприятное ощущение, как при неожиданной встрече с гниющим трупом падшего у тропы животного

Перевалив на полукилометровой отметке хребет бокового отрога, тропа начала медленный спуск. Перед нами, на 1,5 - 2 километра вперед, простирался достаточно крутой осыпной склон. Несмотря на то, что осыпи имеют привычку время от времени сползать вниз, тропа просматривалась неплохо. Осторожно, чтобы не вызвать каменную лавину, мы двинулись по осыпи друг за другом, пока, наконец, не вышли к кельям подвижников.

Хождение по афонским тропам - это особый вид молитвенного делания. Ходить здесь просто так - нельзя. Сами обстоятельства удивительно помогают возбуждению молитвы. Во-первых, благодаря узости троп паломники вынуждены идти друг за другом. Это очень кстати, потому что мешает им вести праздные разговоры и помогает сосредоточению. А во-вторых, опасности от падения камня на голову, а также собственного падения в пропасть или сползания вместе с осыпью в какую-нибудь бездну весьма способствуют выработке молитвенного настроения. Вот почему всё передвижение паломника по Афону превращается в непрерывную молитву. И это очень хорошо, потому что настоящим паломничеством может называться только такое вот молитвенное хождение. А иначе оно может выродиться в псевдодуховный туризм.