Еще две остановки по нашей просьбе - и мы на горе, у кельи святителя Григория Паламы. Сверху Лавра видна, как на ладони, только она кажется отсюда очень маленькой, даже людей не видно. Зато море расстилается во все три стороны далеко-далеко, а в нем - рыбацкие баркасы и океанские лайнеры у самого горизонта. Келья построена на месте той, старой кельи, где жил когда-то святитель Григорий. Она состоит из церкви и двух жилых помещений, отделенных от храма коридорчиком. Вместе с церковным куполом вся келья покрыта серыми сланцевыми плитками. Только купол здесь значительно более выпуклый, чем в других афонских домовых церквах. Сейчас тут никто не живет, лишь время от времени приходит кто-нибудь из лаврских иеромонахов послужить. Всё для службы готово. Даже епитрахиль, как обычно, висит справа от царских врат очень изящного двухъярусного иконостаса из мореного дерева. Приноси с собой просфоры - и служи! Маленький румын попрощался и ушел вниз. Мы отдохнули на стасидиях в церкви, помолились и тоже стали спускаться. На половине пути нам встретилась еще одна нежилая келья - Благовещенская. В стене прихожей, которая, вероятно, служила также и кухней, была устроена глубокая ниша с трубой. Это очаг. Вокруг кельи множество хвороста. Через минуту в очаге уже пылал огонь, а на крюке уютно сопел армейский котелок.

В скиту Продром

Наш путь из Великой Лавры лежал в Кавсокаливию, которая располагалась на самом юге Афонского полуострова. Солнце скрылось за серой облачной пеленой, покрывшей вершину горы Афон. Сразу стало заметно прохладней, и мы, благодаря этому, довольно легко добрались до румынского скита Продром (греч. - Предтеча). Он был построен в форме классического афонского монастыря четырехугольной формы с соборным храмом посередине. Румыны строили его в надежде создать на Афоне самостоятельный и независимый от греческой Лавры святого Афанасия румынский общежительный монастырь (киновию). Этим надеждам не суждено было осуществиться. Греки, зараженные духом филитизма, не желали распространения и укрепления на Афоне инородного (не греческого) монашества. Они не дали румынской общине ни самостоятельности, ни статуса монастыря. Так до сего дня и называется община скитом, хотя живет по уставу общежительного монастыря. Внешний вид всего комплекса построек также не соответствует названию скит. Это - типичный монастырь, в котором братские корпуса и хозяйственные помещения служат одновременно стенами, ограждающими его со всех сторон. В южной части скита прямоугольник двора ограничивает огромный четырехэтажный келейный корпус городского типа. Такие дома строились в начале ХХ века во многих европейских столицах. Относительную молодость скита подчеркивают окна, расположенные на наружных его стенах. В отличие от старых греческих монастырей, где кельи лепились поверх высоких и неприступных крепостных стен, спасавших монастыри от непрошеных гостей, здесь окна первого этажа доступны любому злоумышленнику. Было совершенно очевидно, что эти стены строили для жилья, а не для защиты от пиратов. Кроме соборного храма в неовизантийском стиле, все остальные постройки скита, лишенные традиционных греческих балкончиков и келий-эркеров на гнутых деревянных консолях, выдавали его вполне европейское происхождение. Стены корпусов изнутри и снаружи были выбелены известью, и шестнадцать стройных кипарисов на их фоне выглядели чрезвычайно эффектно. Вообще этот белоснежный скит, лишенный каких-либо архитектурных излишеств, оставлял ощущение удивительной чистоты. Здесь мы немного передохнули.

Необычайно скромный по виду и по манерам настоятель скита благословил нам приложиться к чудотворным иконам и другим святыням, которые вынесли специально для нас. Других паломников в монастыре не оказалось. Неплохо владея французским, он немного рассказал об истории и святынях своего скита. От любезного приглашения настоятеля остаться здесь на ночлег пришлось с благодарностью отказаться. Мы спешили в Кавсокаливию и надеялись успеть туда до захода солнца.

За скитом Продром широкие склоны Афонского хребта, покрытые густой зеленью, сменились крутыми скалами, которые почти вертикально обрывались к морю. Тропа пошла вверх. Вскоре зелень исчезла, и только голые ветви кустарников длинными иглами торчали из скальных трещин. На такую высоту весна еще не взобралась, и почки на кустах еще не набухли. Неожиданно где-то внизу раздался страшный, ни на что не похожий грохот. Он быстро перешел в жуткий рев. Заложило уши. Казалось - сейчас должно произойти что-то ужасное. Все мы одновременно повернули головы к морю. Под нами, на высоте метров 200, совсем близко к берегу летело черное отвратительное чудовище. Ощерившись ракетами и пулеметами, над водой пронесся черный натовский бомбардировщик. Что он здесь делал? Зачем летел так низко у самого побережья Святой Горы? Может быть, летчик решил попугать монахов? Конечно, никто не испугался, но на душе осталось неприятное ощущение, как при неожиданной встрече с гниющим трупом падшего у тропы животного

Перевалив на полукилометровой отметке хребет бокового отрога, тропа начала медленный спуск. Перед нами, на 1,5 - 2 километра вперед, простирался достаточно крутой осыпной склон. Несмотря на то, что осыпи имеют привычку время от времени сползать вниз, тропа просматривалась неплохо. Осторожно, чтобы не вызвать каменную лавину, мы двинулись по осыпи друг за другом, пока, наконец, не вышли к кельям подвижников.

Хождение по афонским тропам - это особый вид молитвенного делания. Ходить здесь просто так - нельзя. Сами обстоятельства удивительно помогают возбуждению молитвы. Во-первых, благодаря узости троп паломники вынуждены идти друг за другом. Это очень кстати, потому что мешает им вести праздные разговоры и помогает сосредоточению. А во-вторых, опасности от падения камня на голову, а также собственного падения в пропасть или сползания вместе с осыпью в какую-нибудь бездну весьма способствуют выработке молитвенного настроения. Вот почему всё передвижение паломника по Афону превращается в непрерывную молитву. И это очень хорошо, потому что настоящим паломничеством может называться только такое вот молитвенное хождение. А иначе оно может выродиться в псевдодуховный туризм.

Идешь, бывало, от монастыря к монастырю и молитвочку держишь. Слева нависла скала, справа - пропасть, а внизу, под тобой, чайки кружат над морем. И так хорошо, так молитвенно на душе! Кажется, можешь идти и день, и два, и три. Ни пить, ни есть Такая благодать! Как в раю Паломничество в этом случае превращается в особый вид молитвы. Зашел в монастырский храм - молись. Встал перед чудотворной иконой или святыми мощами Божиих угодников - молись. Оказался в каливе или пещере отшельника - молись. И Бог столько благодати пошлет душе молящегося, что хватит ее запаса на целый год. И будет паломник как на крыльях летать, преодолевая с ее помощью все невзгоды скорбного сего земного жития

Вскоре мы спустились до отметки 300 метров. Судя по карте, совсем недалеко отсюда должна была находиться пещера преподобного Нила Мироточивого. Множество изрезавших склоны оврагов и овражков, ложбинок и распадков, покрытых густой зеленью, не оставляли нам никакой надежды на то, что келью преподобного Нила мы сможем найти самостоятельно. Пришлось стучаться в первую попавшуюся при дороге каливу.

У преподобного Нила

Добродушный пожилой монах из ближайшей каливы, с которым мы пытались общаться с помощью нескольких греческих слов, выученных в ходе недолгого путешествия по Афону, напоил нас водой и угостил лукумом собственного приготовления. Он, конечно, прекрасно понял, кто такой Агиос Нилус (греч. - святой Нил), и проводил нас до каменной площадки над морем, откуда вырубленные в скале ступеньки вели вниз, к келье преподобного. Голая поверхность крутой скалы со ступенями без перил производила сильное впечатление. Оступившись, здесь уже не за что было бы схватиться, а неминуемый результат - свободный полет и падение в бездну. Снова выглянуло солнце, окрасив серые скалы в теплые желтоватые тона. Сразу стало как-то веселее. Благо, нет ни малейшего ветерка. Не сдует! Перекрестились и с Богом!

Площадка перед Ниловой кельей была тщательно выровнена и расширена благодаря подпорной стенке, которую монахи возвели на краю глубокой пропасти. От падения в нее паломников здесь предохраняли деревянные перила ограждения. На площадке едва уместилась новая маленькая церковка в честь преподобного Нила с крашеным резным иконостасом цвета кофе с молоком. Однако сама келья преподобного, в отличие от новопостроенной церкви, пребывала в плачевном состоянии. В ней давно уже никто не жил, и это сразу бросалось в глаза. Да и какой монах смог бы здесь спокойно молиться? Десятки паломников посещают ее ежедневно, исключая разве что два-три зимних месяца!

Келья преподобного Нила представляла собой высокую нишу в вертикальной скале, которую от внешнего мира отделяла рукотворная стена из камней. В нижней части каменной кладки зиял черный дверной проем, окаймленный старыми деревянными балками. Внутреннее пространство ниши было поделено на три этажа деревянными перекрытиями. Окна располагались только во втором и третьем ярусе. Стена последнего этажа была сложена из деревянного бруса и оштукатурена. Штукатурка, правда, почти не сохранилась. Обнаженные брусья под действием дождей и ветров покрылись глубокими прожилками и кое-где сгнили. Вместе с ними сгнили и переплеты оконных рам, и полы, и внутренние перегородки между маленькими каморками. Мы вошли в дверной проем, который судя по всему давно уже привык обходиться без двери. О ней напоминали только ржавые крючья в косяках. Трехэтажная ниша в скале, закрытая снаружи стеной, служила отшельнику и его послушнику только жильем. Старая келейная церковь, где молился преподобный Нил, располагалась в глубокой естественной пещере на третьем ярусе. Свет в нее падал сверху, из пробитого в скале отверстия. По узкой деревянной лестнице мы поднялись наверх и, перешагивая через сгнившие половицы перекрытий, вошли в пещеру. Воздух в ней был влажным. Косые зимние дожди прямо через световое отверстие падали на песчаный пол пещеры, и он надолго удерживал влагу, высыхая лишь к середине лета. Каркас полусгнившего иконостаса выцвел настолько, что казался седым от старости. Прежних икон в нем, конечно, не сохранилось (кто-то из монахов кнопками приколол к доскам иконостаса несколько бумажных иконок). Это, конечно, не помешало нам помолиться на месте подвигов Нила Афонского.

Выйдя из кельи, мы вдруг поняли, что следует поторапливаться. Солнце уже низко склонилось к горизонту. Пока обходили глубокий каньон, в восточной стене которого пряталась пещера Нила Мироточивого, сумерки сгустились. Прежде чем скрыться за поворотом, мы бросили последний взгляд на маленькую церковь у пещеры. С тропы на западном склоне каньона она казалась абсолютно неприступной. При взгляде отсюда было совершенно непонятно - каким образом это сооружение держится на почти вертикальной трехсотметровой скале.