Но здесь, на этом белом афонском уступе, который чайкой парит над морем, - всё по-другому. Душа ощущает неземное веяние горнего мира, мира Божественной любви и Фаворского света, мира, который привносит в душу благодатный покой и мир - не от мира сего. Здесь дышишь иначе. Здесь молитва сама собой исторгается из умиленного и согретого благодатью сердца. Здесь воздух насыщен божественной и светоносной силой, воскриляющей душу так, что она, как птица, готова взлететь к небесам, чтобы там, в вышине, воспеть Богу радостную песнь благодарения.

А теперь от этой маленькой каливы с обвалившейся крышей нам предстоит подниматься вверх по крутому каменному желобу. Дно его присыпано красноватой глиной, заполняющей вокруг все трещины меж камней. Протекторы туристических ботинок скользят по ней, и единственное наше облегчение - канат, который свешивается с деревца, уцепившегося за седловину скального отрога. Держась за канат, взбираемся на седловину. Карульский провожатый показывает нам:

- Видите келью? Здесь живет Толя.

- Какой Толя? - с удивлением спрашиваю я, заслышав такое странное, совсем не монашеское имя отшельника.

- Да есть такой чудак. Может быть, вы о нем даже слышали. Несколько лет тому назад он за несколько месяцев пешком дошел из Владивостока до Москвы. Да-а-а, такой вот юморист. Можно сказать - романтик с большой дороги. Потом из Москвы этот Толя совершил путешествие в Иерусалим, и тоже пешком. В Иерусалиме он прослышал об афонских отшельниках и решил идти на Святую Гору. А ведь он - совершенно мирской человек, причем только недавно уверовавший, что-то вроде хиппи в советском варианте. И вот в таком смутном состоянии духа, кое-что узнав об Иисусовой молитве, он пришел на Афон! Уже здесь прочитал несколько подвижнических книг и решил, что и ему надо спасаться. И все бы хорошо, да только подвизаться он захотел не как-нибудь, а сразу в отшельничестве, абсолютно не имея навыков монашеского смирения и кротости... Видимо, причиной тому являлись стремление к экзотике и юношеское тщеславие. Согласитесь, ведь никакой нормальный и смиренный человек не пойдет пешком из Владивостока в Москву. Возможно, Толя решил, что после прежних светских подвигов непременно нужна экзотика отшельничества... Увы, все, что он делал до прихода на Афон, могло делаться только по тщеславию - чтобы о нем говорили по радио, писали в газетах (так оно и было). А иначе - с какой стати он стал бы терять столько времени, когда массу полезных дел можно было бы сделать за эти полгода, потраченных им на переход из Владивостока в Москву. Представить себе только - полгода идти просто так! Без молитвы, без духовной цели! И какой толк от такого хождения?..

Короче говоря, я понял, что он человечек болезненного духа - гордого. Романтик, Хемингуэй своего рода. И вот этот Хемингуэй решил захватить какую-нибудь чужую пустующую келью и там уединиться. А выбрал-то не какую-нибудь келейку внизу, а в самом непроходимом пустынном месте, на скалах. И там заперся.

Услышав такую удивительную историю, мы несколько встревожились. Жаль стало парня. Хотели мы с ним увидеться, поговорить. Ведь если только что пришедший к Богу человек самовольно уединяется, начинает молиться один, без опытного духовного наставника, то, как правило, быстро сходит с ума. Думалось: может быть, удастся ему чем-либо помочь, что-то подсказать...

Захваченная Толей пустующая келья лепилась к отвесной стене высотой около ста метров. Страшно было даже подумать - что с нею будет, если сверху отвалится камень среднего размера и упадет на нее! Но в этом монашеском царстве, в уделе Пречистой, действуют другие законы - и вот тому наглядное подтверждение: во многих подобных кельях монахи живут уже более ста лет, но ни один камень на них не упал.

Площадка, на которой располагалась Толина келья, походила на разбитую чашку, в боку которой зияла широкая пробоина. Скальные выступы, образовавшие ее борта, создали вокруг площадки естественную ограду. Пробоина была аккуратно заложена камнями. В этой каменной стене виднелась дощатая дверь. Подойдя к ней, мы постучали. Но Толя так к нам и не вышел.

- Может быть, ушел? - предположил карульский отец.

А может быть, спасается, - подумал я, - и открывать не хочет.

- Бывало, - продолжил отец дьякон, - бесы и не таких, как он, подвижников в пропасть сбрасывали. Не дай Бог! А вдруг и его со скалы давно сбросили!

- Предполагать, конечно, можно все что угодно, но и такое здесь бывало, - подтвердил наш афонский старожил. - Ведь хорошо известно, что демоны часто обманывают подвижников, являясь им в любом обличье, даже в ангельском. Могут, например, эти ангелы сказать: Ну, брат, ты так угодил Богу, твоя молитва так высока, что сегодня Бог тебя живым на небо заберет. Ожидай! Скоро огненная колесница прямо у скалы на воздухе станет. Ты не бойся, садись на нее - и вперед! На небо вознесешься. Такие случаи описаны в житиях святых подвижников. Даже Симеон Столпник чуть было не обманулся, хотел уже взойти на колесницу, да перекрестился - а колесницы-то и нет. Другой поверил - и разбился, а третий монах хотел взойти, но, слава Богу, его игумен схватил и удержал. Тогда бесы сорвали с монаха мантию. У всех на глазах эта мантия поднялась высоко в небо и даже исчезла, а через полчаса смотрят: она падает, падает - и вниз, на камни. Игумен указывает на нее монаху и говорит: Видишь? Вот так было бы и с тобой. Подняли бы тебя, как твою мантию, а потом швырнули на камни - и ты бы разбился.

Жалко Толю! Потоптались мы у двери, воздохнули: