- У меня сегодня ночует отец Афиноген. Всем вместе нам не разместиться. Калива слишком мала. Придется, видимо, вас троих отвести к одному здешнему зилоту, у него есть гостевая комнатка-архондарик.

- К зилоту?!. - удивился отец дьякон. - Насколько мне известно, в древности зилотами называли в Израиле ревнителей веры, которые настаивали на военных действиях против Рима, хотя соотношение сил было явно не в их пользу. Кажется, они даже убивали собратьев-иудеев, пытавшихся доказать им, что эта борьба обречена на неудачу. Их восстания заканчивались плачевно, а ответные карательные экспедиции легионеров были ужасны.

- Вот, вот. И здесь, на Афоне, тоже есть свои зилоты. Они не поминают Вселенского патриарха из-за его экуменической настроенности и не входят в каноническое (евхаристическое и молитвенное) общение с членами тех юрисдикций, которые имеют общение с Константинополем. Конечно, действия Патриарха здесь, на Афоне, никто не одобряет и часто священный Кинот игнорирует его распоряжения, тем более что многие святогорцы не признают его за своего канонического епископа. Они прекрасно знают, что еще в глубокой древности Константинопольская Патриархия предоставила права духовной юрисдикции в пределах Афона органам местного самоуправления, что и закреплено в 5-й статье Устава Святой Горы. Этот Устав был утвержден официальными актами: императорскими хрисовулами и типиками, а также патриаршими сингелионами и даже фирманами турецких султанов. Но исторически сложилось так, что после освобождения части Греции от турецкого ига в 1830 году Афон остался на турецкой территории и по политическим причинам вынужден был относиться к Константинопольскому Патриархату, поскольку на освобожденной от турок части Греции была создана параллельная юрисдикция - Элладская Православная Церковь. Но даже после присоединения Афона к Греции в 1926 году Вселенские Патриархи не перестали считать Афон своей вотчиной, хотя это и противоречит Святогорскому Уставу. Тем не менее старцы пока не благословляют разрывать с Патриархом евхаристического общения. Эти же, как говорится, бегут впереди паровоза. Впрочем, чисто по-человечески у нас с зилотами сохраняются вполне приличные отношения. Если у кого-либо случается какая-то нужда, мы всегда помогаем друг другу. Схимник, к которому я вас сейчас отведу, охотно принимает русских, но учтите, к себе на литургию он вас не пустит. Кстати, вы же его видели сегодня утром на пристани! Помните: невысокого роста, в засаленной скуфейке, с нечесаными волосами, которые, как свалявшаяся пакля, висят у него колтунами?

- Так ведь он даже приглашал нас к себе в гости, - припомнил Антон.

- Вот и отлично, - обрадовался отшельник, - значит, проблем с ночевкой у вас не будет.

По крутой каменной тропе, придерживаясь правой рукой за стенку, которую многие поколения монахов аккуратно выкладывали из неровных обломков горной породы, чтобы удержать склон от осыпей, мы спустились несколько ниже каливы нашего хозяина. Вдруг он остановился, недоуменно озираясь. Вдоль тропы рос густой колючий кустарник. Отшельник стал тыкать в него палкой и, наконец, нашел проход, отодвинув в сторону часть ветвей, за которыми открылась боковая тропинка, ведущая к келье отшельника.

- Это схимник специально забаррикадировался, чтобы любопытные не беспокоили, - пояснил он.

Через несколько шагов на нашем пути возникло еще одно препятствие. Схимник устроил на тропе завал из ветвей и сучьев тоже, как оказалось, с целью маскировки. Преодолев и это заграждение, мы повернули за скальный выступ, и перед нашими глазами предстало, наконец, довольно странное сооружение.

В “капитанской рубке”

Поперек расширяющегося каменного карниза, по которому мы пробирались к его келье, возвышалась, преграждая путь, неровная бетонная стена. Своим правым боком она крепко уцепилась за почти вертикальную поверхность скалы. Другая ее сторона нависла над пропастью. В бетонном монолите мы приметили небольшую дверку. К ней-то и вела нас тропинка. За стеной, слева, у самой пропасти, виднелось что-то наподобие застекленной со всех сторон рубки маленького пароходика с солнечной батареей на крыше. Справа вдоль скалы вытянулось за оградой узкое и длинное бетонное сооружение с окнами из металлопластика по всей длине. Этот белоснежный ряд окон на неказистой стене, обращенной в сторону моря, очень напоминал крытую палубу прогулочного катера. Мы постучались, громко произнося при этом обычную молитву. Вскоре за дверью послышались быстрые шаги и она распахнулась. На пороге, широко улыбаясь, стоял схимник. Кратко переговорив с ним, наш провожатый попрощался и ушел к себе, а мы последовали за схимником внутрь его усадьбы.

Солнце еще не зашло. Лазурное небо над Афоном было совершенно безоблачным. Нагретые за день скалы щедро отдавали тепло, согревая теперь собою вечерний воздух. Он казался густым, как вино, напоенное запахами цветущего тамариска и даже, как нам показалось, герани. На юго-западе море огромными яркими бликами отражало далеко за полдень перевалившее солнце. В его золотых лучах парили над морем в восходящих потоках воздуха блистающие золотом чайки.

Дружелюбно улыбавшийся отшельник, как выяснилось, неплохо говорил по-русски. Несмотря на своеобразный акцент, несколько невнятную скороговорку и по-детски высокий голос, без особого труда можно было понять его речь. Усадьба при келье пустынника была устроена на нешироком уступе скалы высоко над морем и внутри походила на загадочный лабиринт. Не без гордости отшельник показал нам свой крошечный огородик. С помощью цементного раствора он создал у себя за оградой миниатюрные терраски, наполненные землей. Они были похожи на узкие корыта по обеим сторонам дорожки, которая вела от входной двери внутрь усадьбы. На этих террасках росло несколько кустов картофеля и помидоров. Вокруг высоких палок, воткнутых в землю, вились сочные бобовые стебли. Проходя мимо них, дорожка далее превращалась в тоннель между двумя бетонными стенами каких-то построек, перекрытых сверху одной крышей. На одной из стен тоннеля висел старинный русский умывальник, у другой разместились сельскохозяйственные орудия. Сверху свисали пучки засушенных трав и связки кукурузных початков. В двух шагах направо, у самой скалы, на высоте сантиметров 80 от поверхности дорожки, в углублении был устроен открытый очаг. Влево от перекрестка дорожка расширялась. В этой части уместился небольшой стол со скамьей, а над ними - панорама Иерусалима и несколько фотографий схимника с его духовными чадами. Еще левее, за столом, виднелись каменные ступени разветвляющейся наверх лестницы. Одно ее крыло поднималось к двери в стеклянную капитанскую рубку, а другое вело, по-видимому, наружу. Во всяком случае, так нам показалось, потому что сквозь проем над лестницей был виден клочок синего неба. Прямо напротив входа, за перекрестком, дорожка сужалась, превращаясь в узкую щель между скалой и бетонной стенкой. Мы осторожно протиснулись в нее следом за своим проводником. Выскользнув из тоннеля, тропа немного расширилась и, наконец, уперлась в дверь небольшого каменного сарайчика.

- Вот, совсем недавно поставил! - с довольной улыбкой сказал схимник, распахивая перед нами дверцу сарайчика. В полутьме, среди пыли и мусора, словно жемчужина внутри грязной раковины, белел, поблескивая глянцевыми боками, фаянсовый унитаз. Мы застыли в изумлении. Звонко расхохотавшись, по-видимому, удовлетворенный произведенным впечатлением, схимник повел нас обратно.

Мы поднялись за ним наверх, в застекленное со всех сторон квадратное помещение, которое приметили еще из-за ограды. Как оказалось, это и была капитанская рубка, служившая ему рабочим кабинетом и, одновременно, приемной для гостей. Посередине стеклянного куба шириной около 2,5 метров стояли кое-как сколоченный стол и две скамьи. Все остальное пространство, начиная от пола, было завалено старыми газетами, журналами и пачками брошюр, которые отшельник писал против экуменизма и нового календарного стиля.