Скит, куда мы теперь направлялись, прежде называвшийся Вулевтир, получил новое имя в честь матери Пресвятой Богородицы после перенесения сюда нетленной стопы св. праведной Анны в 1686 году. Ей посвящен и соборный храм скита. Не останавливаясь, мы миновали Малый скит св. Анны, где словно ласточкины гнезда друг над другом лепились по крутой скале кельи с плоскими крышами Минут через тридцать тропа свернула направо и исчезла за скальным выступом. Мы повернули и неожиданно застыли у самого поворота, захваченные открывшимся перед нами видом. По широкому склону афонского хребта сверху и до самого моря спускались террасами многочисленные каливы и кельи, утопающие в зелени оливковых, лимонных и апельсиновых рощ. Повсюду виднелись невысокие, почти плоские купола с крестами домовых церквей. Открывшееся нашим взорам зрелище чем-то напоминало большой приморский поселок на склонах Кавказа где-нибудь в районе Гагр или Сухуми. Лишь возвышающиеся повсюду кресты на черепичных крышах выдавали тайну этого необычного селения. Они заставляли вспомнить о том, что здесь обитают только монахи, посвятившие свою жизнь Богу, и нет в этом удивительном поселке ни одной женщины или ребенка. Скитяне, как правило, живут в своих кельях и каливах маленьким братством под руководством старца. Все эти отдельные монашеские жилища вместе с их обитателями составляют скит, которым управляет выбираемый на один год дикеос.

В верхней части широко раскинувшегося по склону монашеского поселка мы приметили Кириакон - так в афонских скитах именуют главный храм, в отличие от подобных храмов в монастырях, называемых соборными. Со скалы нам было хорошо видно, что небольшая площадка у почти отвесного обрыва, на которой располагался Кириакон, с трех сторон окружена довольно высокой стеной из серого камня. В ее верхней части виднелись маленькие окошечки, похожие на бойницы миниатюрной крепости. Рядом с храмом над пропастью нависло странное здание, выкрашенное необычно сочной кирпично-красной охрой, которую афонские иконописцы и строители собирают в трещинах на Каруле.

Взяв направление на Кириакон, мы стали неторопливо спускаться по горной тропе в прозрачной тени деревьев, сменивших, наконец, растущие наверху кустарники. Неожиданно из-за поворота дороги послышались какие-то странные звуки, напоминающие не то всхлипывания, не то человеческую речь. Мы замедлили шаг и осторожно выглянули из-за скалы. У самого края дороги, в метре от обрыва, лицом к морю стоял с воздетыми к небу руками среднего возраста монах. На траве у ног его лежала обычная афонская торбочка. С великим сокрушением сердца он медленно повторял вслух:

- Кирие, Иису Христэ, элейсон мэ.

Слезы струились по его лицу, весь он был углублен в молитву и не слышал скрипа наших туристических ботинок за поворотом. Что было делать? Мешать не хотелось Но время неумолимо двигалось к вечеру, скоро должна была начаться всенощная, ведь завтра - воскресный день. Нет, идти все же необходимо И чтобы не смутить молитвенника, мы решили потихоньку вернуться назад, а затем вновь двинуться к повороту, производя как можно больше шума ботинками и разговором. Уловка сработала, и монах, услышав громкий скрип камней под нашими ногами, успел приготовиться к встрече с очень странными, громко разговаривающими русскими паломниками.

- Эвлогитэ, - как ни в чем не бывало произнесли мы обычное афонское приветствие.

- О Кириос, - смиренно ответил монах с легким поклоном.

Глава 23. АФОНСКАЯ ВСЕНОЩНАЯ

Мы пришли вовремя. Скинули рюкзаки в келье архондарика - того самого красного здания, висевшего над пропастью, которое приметили издалека еще на подходах к скиту - и успели надеть легкие греческие рясы. Без них греки-священнослужители не входят в храм. С колокольни, расположенной недалеко за стеной, ограждающей площадь с храмом и архондариком, послышался звон ко всенощной. На свою афонскую (из валяной шерсти) камилавку я накинул почти не помявшуюся в рюкзаке наметку, которую по случаю приобрел в лавке Пантелеимонова монастыря, и еще раз убедился в ее удобстве для путешествующего монаха. Действительно, для того, чтобы случайно не повредить современный русский клобук, его приходится переносить в специальной круглой коробке. А небольшая афонская камилавка - всегда на голове, и оттого не мнется в любом путешествии, выполняя роль скуфейки. Но стоит лишь надеть на нее тонкую, невесомую и практически не занимающую в багаже место наметку, как она превращается в настоящий монашеский клобук. Аналогичным образом, кстати, шились и древние русские клобуки, также состоявшие из двух частей: круглой небольшой шапочки-камилавки и самого клобука, сшитого в виде островерхого, похожего на шлем, матерчатого куколя, который надевали поверх камилавочки. На древнерусских иконах, кстати, монахи изображаются именно в таких клобуках.

Почти все скитяне уже собрались в Кириаконе. Подтягивались еще только греки-паломники, а с ними и мы - три русских странника. Иконостас мягко светился разноцветными огоньками лампад и немногочисленных свечей. Всё остальное пространство храма тонуло в сумраке, который сгущался по мере удаления от иконостаса к западной стене. Там, при входе, мы заметили несколько свободных стасидий. Совершив обычное поклонение праздничной и храмовой иконам, а также всем присутствующим, мы встали в свои формы слева от входа. На клиросе прибавили огня в масляной лампе и раскрыли Постную Триодь. Прозвучал начальный возглас служащего иеромонаха и неспешно потекла афонская всенощная. Ритмическое пение мужских голосов действовало завораживающе. Из открытых Царских врат медленно поплыли струи сизоватого кадильного дыма. Аромат усилился, когда пономарь с воздухом на плечах, покинув алтарь, начал совершать каждение всего храма. В руке у него была кация - ручная кадильница в виде серебряного дракона с загнутым вверх и вперед хвостом. С хвоста свисало несколько бубенцов. Снизу, к животу чудовища крепилась вертикальная рукоять, которую он сжимал правой рукой, а тело дракона было вытянуто горизонтально вдоль всего предплечья, почти до сгиба его локтя. Обходя по кругу иконы, а затем каждого, кто находился в храме, пономарь одновременно совершал кадильницей легкие маятниковые движения в горизонтальной плоскости. Дракон при этом приветливо помахивал хвостом то вправо, то влево, ритмично звякая бубенцами. Чрезвычайно ловко пономарь приноравливал глухое позвякивание своих бубенцов к четкому ритму песнопений. Чихи-чихи-чихи-чихи - отбивали ритм бубенцы, необыкновенно воодушевляя и самих певцов, и всех молящихся. Было заметно, что ритм и музыка божественных песнопений захватили их полностью, заставив совершенно оторваться от обыденного, земного и тленного, чтобы приобщить к божественному и нетленному. Совершая по четкам Иисусову молитву, я тоже почувствовал, будто улетаю в какое-то иное пространство, в тот мир, где царствует любовь Божия.

Незаметно промелькнуло несколько часов службы. Стало заметно холоднее. Жаркий солнечный день давно уже сменился холодной весенней ночью. Каменный пол и стены не удерживали тепла. Но вот к большой железной буржуйке, стоявшей недалеко от меня, почти в самом центре храма против входа, подошел монах с охапкой дров. Через несколько минут буржуйка начала едва заметно багроветь, но затем вдруг быстро покраснела и от нее во все стороны заструились потоки горячего воздуха. Железная труба этой самодельной печки поднималась вертикально вверх под своды церкви и еще дальше - в центральную ротонду - и там, загибаясь, выходила через одно из окон наружу. В древности, конечно, никто не ставил здесь подобных отопительных сооружений. Вообще в афонских храмах изначально не предусматривалось никакого отопления, хотя зимой и в межсезонье климат на полуострове всегда был достаточно суров. Но всё дело в том, что прежние монахи просто не мерзли. Благодать Божия явно покрывала их (как духовно, так и физически) в значительно большей мере, чем нас, современных монахов. Впрочем, во все времена люди Божии, защищенные Его благодатью, не боялись холода. Потому-то русские святые - Прокопий Великоустюжский и Василий Московский - почти обнаженными ходили даже в самые лютые морозы. Кирилл Новоезерский зимой, в неотапливаемом храме, в любую стужу совершал Божественную литургию, стоя босиком на холодном полу. Да и на моей памяти всю зиму ходил босиком по снегу благодатный старец-архимандрит о. Павел (Груздев) ( 1996 г.). Но ходил он так до тех пор, пока однажды доперестроечные милиционеры, испуганные необычайным явлением, строго-настрого не запретили ему смущать народ. С той поры он надевал зимой на босу ногу огромные бахилы, которые были ему явно велики. Здешние монахи рассказывают, что и сейчас в афонских пещерах, скрытых среди неприступных скал, живут подвижники, одежда и обувь которых давно истлели. Не испытывая холода, они даже зимой обходятся без одежды и без огня, согреваясь в непрестанной молитве благодатью Всесвятого Духа Божия.

Приятное тепло от печки оказалось коварным. От него меня разморило. Глаза сами собой стали закрываться, и я почувствовал, что время от времени мое сознание куда-то уплывает. Очень стыдно, но пришлось признаться себе в том, что я сплю стоя, как лошадь в стойле. Слава Богу, что подлокотники высокой стасидии, на которые я опирался, не дали мне упасть: то-то был бы конфуз! Вдруг сквозь полудрему я услышал, будто кто-то обращается ко мне. Открыв глаза, я встретил ласковый взгляд седобородого монаха из соседний стасидии. Пожилой грек по-английски пригласил нас выйти из храма и выпить по чашечке кофе.

Взглянув на часы, я отметил: От начала службы прошло только шесть часов. Значит, будет еще продолжение. Тут мы только обратили внимание на то, что греки-паломники и почти все монахи уже покинули Кириакон. Вслед за ними и мы вышли на свежий воздух под иссиня-черный покров бездонного ночного неба, по которому щедрой рукой Творец рассыпал бесчисленное множество звезд. Холодный морской воздух мгновенно сдунул остатки сна. В голове прояснилось, и в этот миг Господь сподобил почувствовать удивительно благодатное состояние любви ко всему Божьему миру. Всё и все стали такими родными, такими бесконечно близкими и дорогими, что от этого захлестнувшего меня теплого чувства любви на глаза навернулись непрошеные слезы.

Несколько ступенек вниз - и мы уже в помещении, где вдоль стен тянутся длинные лавки-диванчики. Центр этой своеобразной приемной тоже занят лавочками для гостей. Слева от входа, посередине стены, возвышается высокое кресло дикеоса. Пригласивший нас монах, почтительно склонившись, что-то сказал восседавшему на нем старцу, и тот, обратившись в нашу сторону, указал нам на диванчики поближе к себе. Когда все гости разместились по лавкам, послушники принесли на подносах чашечки с крепким кофе и блюдца с лукумом. Дикеос поинтересовался, откуда мы приехали, сколько сейчас монастырей в России, посещает ли народ храмы Божии и почему Антон оказался на Афоне в полевой военной форме. Все присутствующие тем временем неспешно беседовали между собой, а те, кто не готовился ко причастию, потягивали горячий кофе. Узнав, что Антон - бывший военный, дикеос удовлетворенно кивнул головой и сказал, что греки с нетерпением ждут исполнения пророчеств о взятии русскими войсками Константинополя. Так в разговорах прошло минут пятнадцать. Наконец дикеос поднялся, и вслед за ним потянулись к выходу все остальные. Служба продолжалась еще около четырех часов, но после небольшого отдыха и чашки кофе она прошла легко и молитвенно.