Продолжая осмотр, мы вернулись назад, к лестнице, а затем направились в восточную часть дома. Еще несколько комнат - и вот мы уже в домовой церкви келиотов. Она оказалась довольно вместительной. Высокий трехъярусный иконостас в стиле русского ампира. Большие иконы в классической манере с надписями на церковнославянском языке, позолоченный голубь в золотых лучах над высокими Царскими вратами - все это подтвердило наше предположение о том, что келья когда-то принадлежала русским монахам. В довершение всего на полу я нашел свернутую трубочкой цветную литографию Пантелеимонова монастыря с кораблем на рейде и множеством лодок у берега.

- Может быть, возьмем ее с собой на память? - спросил я своих спутников, показывая им литографию.

- Не стоит, - ответил Антон, - пусть здесь всё остается, как было.

Так литография и осталась лежать на стасидии. Мы спустились вниз и вышли на улицу. Время было обеденное. После восхождения на гору наши желудки ощущали это особенно хорошо. Пора было приступать к уничтожению продуктовых запасов, которые мы на всякий случай захватили с собой из Москвы. Недалеко от кельи, там, где невысокая подпорная стена удерживала землю верхней террасы, ветра совсем не было. Здесь, под стеной, быстро собрав хворост, мы и разложили небольшой костер. По бокам воткнули две рогатины, доверху набили снегом армейский котелок и подвесили его над огнем. Ждать пришлось дольше обыкновенного. Снег медленно, словно нехотя, темнел и оседал в котелке, пока весь не превратился в ледяную воду. Наконец, крутым кипятком залили вермишель с сушеными овощами в картонных банках, и через 5 минут обед был готов. Но только тогда, когда чай задымился в наших кружках, мы неожиданно увидели, что ослепительно яркое солнце давно уже превратилось в огромный багровый диск, нависший над морским горизонтом. Мы и не заметили за разговором, как быстро оно склонилось к западу. Это не предвещало нам ничего хорошего. Сразу вспомнилось, что в южных странах ночь наступает довольно быстро, без привычных нам долгих российских сумерек, а стало быть, светового времени у нас почти не осталось. Резко похолодало. Антон, только что восседавший на солнце в одной тельняшке, быстро натянул на себя гимнастерку и спешно начал собирать рюкзак. Нужно было поторапливаться, чтобы успеть спуститься в скит до наступления темноты. Снежными комьями был забросан костер. Прихватив рюкзаки, быстрым шагом мы двинулись вниз по тропе. Но солнце, казалось, решило нас непременно обогнать. К сожалению, оно спускалось быстрее. И хотя мы очень спешили - у больших вязов нас нагнала и поглотила непроглядная ночная тьма. Вот тут-то и вспомнили мы благословение старца. Всё было понятно без слов: согрешили непослушанием - получите! Жаловаться теперь можно было только на себя. С немалым риском для жизни мы одолели оставшуюся часть пути по крутой и неровной тропе у обрыва, часто спотыкаясь об острые обломки скал.

Но вот последние несколько метров - и мы стоим уже на дороге перед глухой каменной стеной с запертыми на засов железными воротами. Какая странная тишина! Почему-то молчат даже цикады. Может быть, они боятся нарушить краткий сон монахов? Но нет! Какой-то очень знакомый шелест доносится снизу. Понятно! Это под скалой тихо журчит источник. Скит погружен во тьму. Среди деревьев и скал не видно ни огонька. Время ночной молитвы еще не пришло, и все монахи еще отдыхают. От одной мысли, что из-за своей глупости нам придется сейчас кого-то из них побеспокоить, - меня бросает в холодный пот. Взошла луна, но тень, падающая от стены, скрыла от спутников мое лицо. Наверное, это хорошо, потому что я чувствую, как густо краснею от стыда за свое бездумное легкомыслие, с которым я согласился на предложение братьев. Они, конечно, не дерзнули бы осуществить свой план, если бы я сам не поддался на их уговоры. Но теперь, сколько ни укоряй себя, - этим делу не поможешь.

Становилось все холоднее. Чтобы окончательно не замерзнуть, нужно было срочно что-то предпринимать. Иначе - простуда нам обеспечена. Посовещавшись, решили обогнуть стену с южной стороны в надежде найти хотя бы одно светящееся окно, в которое можно было бы постучать. К нашему счастью, мы вскоре увидели тусклый огонек керосиновой лампы, слабо освещавший келью второго этажа под самой крышей. Но как дотянуться до окна, расположенного метрах в пяти над землей?! Вскоре выход был найден. Связали ремнем два посоха, а затем с помощью отца дьякона я взобрался на плечи Антону и двухметровой палкой постучал в маленькое окошко Никакого движения в келье! Постучал еще раз. Тишина.

- Если там даже и есть кто-то, - раздался снизу голос Антона, - то нам ни за что не откроют. Они наверняка подумают, что ночью в окно могут стучать только бесы. Да еще на такой высоте от земли!

Ночной “трюк” на крутом склоне

Стоя на его плечах, я почувствовал, как он весь затрясся от смеха. И хотя ситуация выглядела, скорее, трагичной, в моем сознании вдруг возник образ смертельно испуганного инока, забившегося в угол кельи, и, одновременно, представилась вся глупость нашего положения. Задохнувшись от смеха, я едва успел ухватиться за стену, чтобы не рухнуть с высоты на голые камни. И действительно, кому из здешних монахов могло прийти в голову, что трое ненормальных русских паломников глухой ночью на крутом склоне смогут проделать подобный трюк?! Некоторое время все трое молча давились смехом, зажимая себе рты ладонью. Кажется, следовало бы плакать, но вот парадокс - при полном понимании своей вины нам было ужасно, до боли в животе, ну прямо до слез смешно. А в результате пришлось долго шарить во тьме, отыскивая упавшие с носа очки отца дьякона. Но время шло, и с каждым часом температура падала все ниже и ниже. Мы основательно продрогли, пока, наконец, обнаружили в траве у самой стены потерянные очки.

- Ну, вот что, братья! Никого мы будить не станем! Сами во всем виноваты - самим и расхлебывать. Заночуем в пещере преподобного Герасима.

Мое предложение было принято молча. Половинка луны достаточно хорошо освещала тропу. Однако ночью окружающая местность изменилась до неузнаваемости. Исчезли разнообразие красок и четкость контуров. Огромные черные тени изменили все очертания. Луна высвечивала серебристым светом только то, что ей самой казалось интересным и важным. Все остальное тонуло, сливаясь, в таинственном мраке. Мы с трудом узнавали ориентиры, по которым можно было бы определить направление. Достаточно долго проплутав по темному лесу, каким-то чудом мы все же вышли к пещере преподобного. В ней было ненамного теплее. Лампада, которую добрый грек затеплил еще утром, слабым розовым светом едва разгоняла тьму в каменной нише с иконами. Мы надеялись, что за плотно прикрытой дверью нам удастся немного согреться. Из далекого прошлого вдруг вспомнилась фраза: Ничего, надышим!

Холодильник в пещере

Братья усадили меня в единственную стасидию у входа, а сами устроились друг против друга на рюкзаках. На каменный выступ укрепили зажженную свечу и с четками в руках попытались сосредоточиться. В молитвенной тишине прошло около часа или немного более. Но что-то вдруг стало мешать молитве. Что именно? Вначале я не мог себе дать в том отчета. И только когда мое тело прошибло ознобом, я понял, что причиной тому был холод - тихий и незримый враг, который незаметно просочился в пещеру, заполз под одежду и покрыл все тело гусиной кожей. Какая уж тут молитва! Дьякон зашевелился и громко зашуршал одеждой, растирая одновременно оба плеча:

- Отче, а ведь мы этак замерзнем!