Няня из Москвы

А он пуще уставится. А барин на прахтику уехал, в Богородск. Вот тот приезжает, глаз на нее уставил, и говорит, чисто ее хозяин:

"Вы беспременно поедете со мной кататься, картинки мои глядеть!"

Вмиг собралась покатила. Вернулась на рассвете, и вином от нее, слышу сама не своя, уж он ее испортил. Два дни из спальной не выходила. А тот телефоном донимает! Она трубку об стол и расколола. Тут его колдовство и кончилось. Долго она болела, после того-то. Ну, что тут, барыня, антиресного? Ну, и еще было. Как сорвалась с закону, греху как приложилась, и не удержишься, Бога-то когда нет. Был еще один, словно студентов учил ни разу его я не видала. Скажешь ей стороной, а она сердится не смей грязного думать, тут только приятельская дружба. А я к тому, что нехорошо перед барином, стыдно в глаза смотреть за письмами, бывало, меня гоняла, в секрет, на почту. А у меня глазто свой, не дареный белье шикарное стала покупать, тонкое-то-растонкое, прачке отдавать страшно, я уж сама стирала. Ну, все и видно что я, слепая, что ли! Исхитрялась передо мной, а совесть-то не заткнешь, из глаз глядится.

Да чего, барыня, приятного тут? Ну, музыкант был, учитель Катичкин. Ничего человек, смирный, играет, да вздыхает, только и всего. Вот-вот, самый он, волоса долгие, на грека похож, и с бантом с белым, а только тихой. Греки они шу-мные, я их знаю, в Костинтинополе как мы бились. Вот там греки шумели!.. Всех с тортуваров сшибают, никакой управы на них, турков они прогнали, а англичаны город им не дают, забрали себе под флаг. Им досадно, все и кричали: "сильней нас нет, всех покорим, со всех денежки стребуем!" Офицер наш один все их дражнил, бывало: "и у петуха шпора, да не звенит!"

Ну, вместе сидели и играли на роялях. Поглядят друг на дружку и опять заиграют. Может, и не было ничего промеж них, очень уж тихой был, музыкант-то. А глаза пялил, правда. В зерькало раз видала, как она его в маковку поцеловала а он глаза так, через лоб, и воздохнул. Ну, в налехции с ним ходила Барин раз и перехвати письмецо! Подает ей, уж распечатано.

"Как ты смеешь письма мои печатать? она ему. Тут ошибка, ничего я не понимаю"

"А я, говорит, понимаю. Был у музыканта, и была у нас музыка!"

Божиться стала, а то и не перекрестится никогда, хоть тебе крестный ход. И разочли мы музыканта. Я ему и жалованье в письме носила, щека у него была завязана, полтинник на чай мне дал.

Ну, сами, барыня, посудите: как же им дите воспитать, при таком-то хавосе. И давно бы от них сошла, да к Катюньчику привязалась, оставить жалко.

VIII

И чего только они над ней не вытворяли!.. А знаете, я чего думала, барыня? А вот чего я думала. Наше семейство взять Ну, барин хороший человек, такой благородный, чужой копеечки не тронет, хоть ты ему тыщирастыщи положи очень по закону понимал. А барыня и добрая, и образованная, сочувственная очень. И все барина уважали, и доктор он ученый, самый умный, и прахтикой много помогал и такой тоже сочувственный!.. Лошадь под окнами у нас упала, а ломовик уж известно в брюхо ее ногой, ногой. Обедали они, как увидали выбегли на мостовую прямо, кричать, в участок хулюгана-негодяя, в портокол писать!.. животные были попечители были ведь у нас такие? Вот-вот, из животного попечительства. А то в ведомостях чего прочитают голод вот когда по деревням был, или кого строго засудили, за царя а то и казнили, кто в высоких лиц бонбы швырял. Вон барыня расстроится!.. Салфетку бросит в суп, кулачками себя в грудь кричит: "звери-звери!.. нельзя терпеть, нельзя жить, нельзя руки сложить! народ морют, убивают а мы можем спокойно есть!., не могу, не могу!.." Барин ей капель, все успокаивал: "не волнуйся, мы это все скоро переменим все кончится!" Заплачешь на них глядеть. Вот, думаешь, как по-божьи надо, и в церкву они не ходят, а им Господь за доброту все простит. К бедным-то? Правду сказать, к бедным не ездил барин, а так сочу-ствовал вредно в грязи рожать, зараза будет, все говорил пусть в приюты идут рожать, в ламбалатории, и чистота там, и денег не берут. А прачка наша, у ней ребеночек поперек шел сразу ей барин выправил, ни копеечки не взял, только трахмал потуже. И сколько от смерти спас, и женщин, и младенчиков мертвеньких уж совсем вынал и в себя приводил!.. Вот как.

А иной раздумаешься сколько же он ангельских душек помори-ил!.. Да я-то уж знаю, барыня И за это деньги какие брал! и на что же денежки эти шли-и в прорву, на баловство, в свой мамон. Барыня все мне говорила, как и вы вот такая мадицина эта, требуется. А я-то знаю грех покрыть помогал, ангельские душки убивал, пу-зырь колол! Когда мадицина эта, разродиться женщина не может, это я знаю. Ну, грех страшный, а всякий грех замаливается, только не греши. Ну, на церкву бы подали, для души, или бы сиротам помогли Скажешь барыне: нищие к нам заходят, надо бы на кухне подавать, как у мамашеньки водилось. А она "лодырей разводить! на попечительство даем, там уж знают". Да не все попечительство-то знают. И канючки есть, и дармоеды, а сколько и живой нужды есть. А господа нужды живой не любили, расстраивались от нужды. Странницу приняла я раз, чайком попоила, а у ней палец гнилой, с морозу, всю она кухню пальцем нам протушила, правда, как же они заопасались. А у нас в помойку котлеты выбрасывали, а про хлеб и говорить нечего. Это в Крыму мы с Катичкой узнали, как хлебушек добывается, и в Костинтинополе повидали, как в море с детьми топились, себя продавали за кусок вспомнить страшно.

Ах, барыня у нашего батюшки девочка в ихней больнице померла, англичаны поместили, от сострадания. А мать и не допустили попрощаться от заразы, будто и похоронили не сказамши. Пришла, а они уж похоронили, и не отпевали! От сострадания, говорят. Так матушка и упала на ступеньке. Может, и барин тоже, от сострадания а думается мне грех и грех.

А добрые люди, как трудящий народ жалели, очень помочь желали у всех чтобы свои капиталы были, всем чтобы поровну. А вот жили на такие деньги. Да я знаю, барыня, не все такие деньги были, а хоть половинка была такая, за младенчиков! Из Нижнего от мушника барышню привезли к акушерке ихней, грех покрывать: сколько хотите возьмите, остановите только последствия. Десять тыщ выклали! За грех-то и деньги платят. Остановил барин, проколол пузырь. Едят сладкий пирог, за пять рублей, бывало, покупали и мне дадут. И придет в думушку: а ведь это за пузырь мне, за ангельскую душку, сладкий кусок за грех! Да я не осуждаю, барыня а сумление во мне было. А вот слово я какое получила, от святого человека а вот.