Да, про Катичку я вам И чего только они над ней не вытворяли! Барин никогда пальцем тронуть не дозволял. Бывало, постращаю, нашлепаю за прокуду за какую, надо ж острастку ребенку дать. Ну, моду взяла какую без горшочка ходить, а уж пять ей годочков было. По всей комнате крендельков наставит, а я подбирай. Я ее полотенчиком по заднюшке. Заголосила и к папеньке. Он меня, а он высоченный, как жандар, был, за руку меня, загорячился:

"Ежели ты, такая-сякая, посмеешь еще Катюньчика пальцем тронуть, духу твоего тут не будет!"

Через полчасика обошелся, в руку мне три рубли:

"Прости, Дарьюшка, за горячку пропадет Катичка без тебя".

Стала я ее молитвам учить. Они ее до ученья ни одной молитве не обучили.

"Не смей Катюньчика глупостям учить, барыня мне, в молитвах твоих она все равно ничего не поймет".

"Да не мои, говорю, молитвы, а Господни она не поймет. Он зато понимает и не подступится".

"Глупости! Мы хотим сделать из нее своевольного человека она сама должна всего добиваться, а не на твоего Бога полагаться!"

Да чего же мне наговаривать на них, барыня, когда правда!

"Да какой же это мой Бог опомнитесь, барыня! говорю, один у нас у всех Бог Исус Христос!"

"Ну, я тебе сказала. Если еще услышу глупости, можешь искать себе место в другом месте!"

Стала ей внушать, как Же вы ребенка без Бога на ноги поставите, крещеная ведь она надо ее по-божьи учить, или никак не надо учить, а как собаку какую? И у собаки хозяин, а у ней слушать-то ей ко-го? А горе будет, где у ней утешение? Повернулась и пошла. Да они и не окрестили бы ее, кабы не тетка для тетки и окрестили, да и по закону надо, а то как же без имя-то? Ну, обучила ее "Богородицу" говорить, и "Отчу", и "Ангелу-Хранителю" и просвирку за нее выну, и в церкву с ней зайдем к вечерне, гулять пойдем. А она охотница до церкви была, так руку, бывало, и оттянет:

"В телькву, няниська, в те-лькву!.."

Не нарадуешься прямо на нее. И ангелочки ей там золотенькие ндравились, хирувинчики с крылышками, божьими гуленьками все их звала. Скажет, бывало, забавная такая:

"А к Боженьке я когда уйду, тоже хирувинчик буду? А ты, няниська, не будешь хирувинчик? ты большая, тяжелая, не можешь полететь на крылышках, упадешь?"

Уж такая была смышленая да вострая Я ей и накажу строго:

"Мамочке не сказывай-смотри, что мы к Боженьке заходили, а то прогонит она меня со двора".

Погрозится так пальчиком, губенки вытянет:

"Не сказу-у мамотька Боженьку не любит, а мы любим".

Истинный Бог. Значит, у ней уж душенька говорила. Так бы и вести ребенка, страх Божий бы она знала, греха боялась. А дома ей другое в головку набивают. Барыня начнет ей набивать слушать страшно про человека да про человека, все что ни есть, он может. И кости человечьи в книжках показывала, и собачьи кости показывала, одинаки, говорит. Барин и то серчал рано ей, у ней мозги высохнут. Год от году стала она своевольная, сладу нет. Крестик на ней был, гляжу нет! Мамочка сняла, грудку ей оцарапал. Купила я ей, хороший такой, серебряный. Опять мамочка сняла, а мне распек. В лицо мне стала плеваться! Скажу ей строго "в Господень лик плюешь, Боженька накажет!" А она, насмех чисто, в глаз попасть норовит. Да еще спориться принялась, чужие слова лопочет: "глупая ты, мамочка говолит, делевня ты!" Как ее воспитать? Стала ее стращать, а к ночи было:

"Вот Ангел-Хранитель отойдет от тебя, нечистый и унесет, с рогами!"