Да вот, представлять они стали Катичка тут всех и покорила, так за ней и ходили табунами. Помните ее, барыня, не такая она уж и красавица чтобы писаная, да еще и в себя не вошла, как следует что ей шешнадцатый только годок шел и росточку была еще не полного, а телом еще не обошлась, цветочек еще, бутончик. Теперь бы и не узнали ее, какая авантажная стала, самостоятельная, и манеры теперь у ней, даром что тонкая-растонкая, а на всех производит! В Америке она голодом себя морила и на палках крутилась, чтобы потощать так уж там полагается, а то и денег платить не станут. А и тогда складненькая была, акуратенькая такая, куколка и куколка. А глазки у ней и мамашины, и папашины, черные, огромадные, живые такие Барин все ее так "ах, черные миндали, зажигают издали!" пел все. Баринов у ней взгляд был, смелый. У цариц вот такие глаза бывают, гордые. А волосы темные, густые, папенькины, "каштанчики мои", все, бывало, так звал. А личиком бе-ленькая-разбеленькая, сквозная вся.

Уж барин ее нахваливал! души не чаял, "фарфорочка моя, варкизочка ты моя!" все так. А может, и маркизочка забыла уж. И что такое?., ну, каждого мужчину приворожит! Все-то в нее влюблялись. И чем только завлекала, я уж и не знаю. Еще совсем девочкой была, а знала, что глазки у ней красивые. И тогда уж глазками поводила-красовалась. А папенька ей все-то набивал: "ох, глаза будешь ты погубительница сердешная!" Ну, она и приучилась заводить. Так вот головкой чуть повернет, глазками поведет откуда набралась! А то пройдется, так вся и изгибается, очень гарциозная. Прибежит ко мне, вытаращится:

"Правда, нянюк, особые у меня глаза, а?"

Посмеюсь-скажу:

"У кого какие, а у тебя такие".

А захвалили. Все-то ей про глаза ее, что вот какие Да не умею сказать-то, как говорили нет, не выразительные, а истомные, что ли? По нашему сказать с поволокою глаза, будто вот через что глядят, чисто вот обмирает, как тень на них. Один к нам ходил, актерщик вот не любила беса!.. тогда еще все внушал "у вас глаза же-нщины!" Развалится на креслах, ножичком ногти точит, и все так, непристойно, "же-нщина вы, малютка!.." А наши, умные, слушают. Поведет так, закатит, будто она спросонков. И выучилась перед зерькалом вертеться. Особо плохого тут нет, покрасоватьсято а к тому говорю, что уж очень собой-то занималась. И мамашенька ей пример давала. На что уж со мной, и то уставится на меня, как на пустое место, словно вот через тень глядится.

"Ну, чего пялишься-то как нескладно, скажу, чисто ты пьяная!"

И все-то в головку набивали: "мы тебя за заморского прынца выдадим!" И нагадали: повидали мы их, заморских. И стали в нее, барыня, влюбляться. Конфектами завалили, вот какие коробки!., и шелковые, и плюшевые, и цветы шлют, и корзинами, и так, некуда ставить, сад у нас прямо стал. Богачи стали наезжать, на своих лошадях, на автомобилях, на высоких колесах беговой богач был приличный народ, солидный. И шушеры много было, а и дилехтора бывали, и генералы мед-то как завелся, так вкруг и закружились. И смех, и грех. Повадился старичок к нам, военный доктор, начальник баринов, только он генерал. Стал все цветы возить. Лет, пожалуй, за шестьдесят было, сухенький только был и шустрый, и бородку брил, а под глазами-то наплыло, не закрасишь видно, что битан посуда. И рот у него кривой был, раздерганный. А живой, ножкой об ножку терся. И холостой. Та его и закружила, насмех. И печенье ему выберет, скажет "вот, любимое мое!" А он ей тоже "теперь и мое любимое!" и цветочек в петельку ему, и душками попрыскает, илиотропом, любимыми Он возьми и посватайся, одурел! Так все и обомлели, начальник баринов. А она и глазом не моргнула: "дайте, подумаю я ведь совсем ребенок!" Так он и засиял! И сгубила старого человека: посылал-посылал цветы, да и простудился, помер, у училища все дежурил, где теятрам-то обучали. И еще князь ее провожал, тоже немолодой, а со шпорами ходил, высокий попечитель был из училища ее привозил и письма ей все писал, по-французски. И она ему писала, для прахтики. Писем у ней было полна шкатулка. А духов бы-ло как в магазине, обливаться можно. Как в ванную лезть, цельную бутылку вольет, кожу щипет голова кружится, не войдешь. Барин, бывало, "дай-ка, Катюнь, даров душистых, а то все вышли!" Меня душила Приду к себе спать ложиться, не продохнешь, все подушки позалиты. В церкву придешь, дух такой от меня, людей стыдно, платье мне обливала.

Ну, все влюблялись. А молодые так, высуня язык, и ходили, как опоеные. Чего ж один изгораздился для нее Велела она ему из зологического сада живую лисицу ей принести. Он за сурьез принял да и попадись: ночью клетку Лисицыну продрал и потащил лисицу, она ему все лицо ободрала. На месяц в "Титы" попал, а про Катичку не сказал. Она ему цветов послала для утешения. Так уж все баловали она и иссвоевольничалась, все-то ей нипочем, воображать стала из себя. А барыня не нарадуется. Меня уж и в грош не ставила, только и слышишь: "заткнись, старая улитка!" истинный Бог. Спать ложиться, ну, вертеться перед трюмой да охорашиваться, даже и рубашонку снимет. Оправляю постельку ей шелковая, царская постелька у ней была, белая вся, ангельская постелька, смотрю-смотрю на нее, ну так неприятно станет. Она уж и так, и так, и головкой, и плечиками, и Да еще меня допытывает:

"А что, нянь" это когда в духе, ласково всегда нянь, звала, а то все ня-нька! а то еще выдумала ня-нища! "А что, нянь красавица я, а? лучше меня нет?"

Насмех и скажу попова дочь лучше. Шутки-шутки, а так погибель и начинается. Оглаживать себя примется, по бочкам, и так и сяк извертываться, издивишься, откудова набралась повадкам! Плюну-скажу:

"Страмница ты, бесстыдница ну, пристало ли девушке так себя красовать! на рынок, что ли, себя готовишь? Девушка скромностью красуется, а ты как солдат расхлестанный".

И ласкова бывала со мной, так и обовьется, и в глаза зацелует, и на лицо мне дует ну, такая умильная. Она меня и теперь любит, все мои мысли знает. Только, понятно, стесняла я ее. Она мне тут шляпку носить велела, а мне стыд, будто я пугала какая, голова непривычная, не я и не я И вот тальма со стеклярусном у меня, Авдотья Васильевна подарила, износу нет, так ей она не ндравилась: страмлю я ее, допотопная я, старинный дух. Нет, любит она меня, горой за меня. С итальянцем схватилась раз, расскажу-то

Прибежит в темненькую ко мне, как мне спать ложиться, за шею обнимет и ну целовать. Заерзает-заерзает у меня, прижмется комочком "Скажи, нянь буду я счастлива, буду я любима, буду я богата?"