"Они, говорит, с заграницей торговали, у них беспременно в банках тут капиталы спрятаны, а лавочка для прилику только". Уж такой-то наглый, не дай Бог. "Должны быть деньги, секретные". Как это он?., не секретные, а Те-мные, вот как. "Я бы, говорит, и в Америку не пустился, далищу такую, киселя хлебать, кабы знать, что Варвара Никитишна близко так". А уж говору-ун!.. "Что мне Америка-то, что мертвому греку пиявка, пользы никакой нет". Да уж билет выправил, и денег ему вперед задали, дилехтора. "Закадычные, говорит, друзья с ней были, из одного стаканчика пили, и партретик ихний в медальоне у меня был, да в дороге оторвался".

Прямо са-нтажист, верное ваше слово. Придет, а Катичка растереха, колечки-брошки валяются, где неслед, брилиянты-жемчуга все какие, большие тыщи плачены, упаси Бог, человека соблазним. Я и поприберу. Все к обеду потрафлял, изголодался. А сбирается, не раз поминал. Разве вот с идолом-то завертится. А как же, и к нему прицепился, да они попусту давать не любят, там и прикурить-то так не дадут. Думатся так, уж не принанял ли его идол-то на тайное какое дело, досматривать Да нет, сразу-то не поймете, тут все по череду знать надо. Да нет, ничего словно больше не говорил, про перстенек, да что вот партретик оторвался.

"Теперь бы, говорит, этот перстенек на автомобилях бы раскатывал".

III

Про Васеньку-то я вам А это она занозу свою все помнила, знать-то все, терзала-то его. Она и сама терзалась. Значит, Ковров по фамилии, соседи с нашим именьицем. Сами знаете, какое у барина именьице было, от тетки им выпало, поскребушки. Тетку они давно уж начисто обглодали. Как померла, они в банки побегли справиться, капиталы искали, а ничего и нет, пустой ящик. Как так, должны быть капиталы! А у ней лакейстаричок, сорок годов жил, не он ли прибрал к рукам? Ну, оправдался, тыща рублей у него только, оказалось, на книжке на сберегательной. Выдало им начальство бумаги теткины, а там все и прописано, сколько они с нее денег перебрали, сами-то даже ахнули весь ее капитал повыбрали. Уж такие-то несмысленые а хорошие были люди, грех похулить.

Верно говорите, много барин прахтикой добывал, с другой барыни и по пять тыщ за операцию брал, и приют на свою акушерку держали, а жили-то они как, барыня! Глафира Алексеевна и одеться любили, и в заграницу ездили, и свои тоже расходы были, на студентов помогали, и Уж покойники оба, а правду вам сказать, денежек что ушло на шантрапу на всякую! Незаконные к ней ходили, полиция вот ловила с парадного позвонится, часто так дыр-дыр-дыр, она сама и бежит, по знаку. Посушукаются, и сейчас в шифонерку, за деньгами. Конечно, не мое дело, а она, простосердая, всему верила. Сказала ей раз, а она мне:

"Для тебя, глупая, стараются-страдают, да не понять тебе только!"

Барин поморщится, скажет:

"Прорва какая-то, надо же разбираться, милочка!"

А она все так:

"Это же наш долг, Костик".

Как уж они столько задолжали, уж и не знаю. Да наскочила еще на хахаля одного, стал он с нее денежки тащить. А он в ведомостях про жуликов печатал. Она глупое письмецо написала, а он прознал, стал грозиться: давайте три тыщи, а то пропечатаю письмо! Прибежала ко мне, голову потеряла:

"Ай, няничка ославит на всю Москву, и Костик узнает!.."

Все мне, бывало, доверялась, я ее с семи лет ведь знала. А письмо-то к музыканту было, Катичкину учителю. Как уж он его выкрал не скажу. Было-то чего с музыкантом? В доточности не знаю, а Ну, что, барыня, ворошить, Господь с ними, покойница давно. Ну, выкрал и выкрал. Достали мы за вексель у нашего лавошника Головкова три тыщи, а четыре заплати, на полгода, вон как. Я на образа божилась уж Головкову, отдадим, а он мне как казне верил. И измытарили меня те денежки. Барыня, прости ей, Господи, грех, у барина из карманов помалости вышаривала да мне, греховоднице, на, попрячь. Больше году набирали, греха что было в глаза я барину не могла смотреть, измучилась за грех такой обещание дала сорок раз к Царице-Небесной Иверской сходить, сходила. Наберем сполна, она на себя потратит, а Головков меня теребит. Спасибо, Авдотья Васильевна, желанная такая, просила супруга потерпеть. Вот святая душа! Тоже мотается по свету, глазочком только разок и повидала, где вот Дунай-то-река А газетчик опять грозиться, вот-вот ославит, тыщу еще давай! Совсем уж затеребил под машину попал, выпимши. И грех, а мы, правду сказать, перекрестились. А ее все так почитали, Глафиру-то Алексеевну, она все книжки читала, и про все разговаривать умела, и в налехциях бывала, для простого народа все старалась. Две зимы все ходила с музыкантом книжки читать, а он на роялях все играл. Да тут, может, причина-то всему барин: очень она его любила, а он ее огорчал, ну, ей утешение и нужно было. Вот они с тетушки и тащили. А она Катичке кресна была, души в ней не чаяла, они на Катичку и выпрашивали.