Человек есть существо разумное и свободное. Как ум его требует себе пищи, знания, точно так же и воля его стремится проявить себя в деятельности, сообразной с существом и достоинством человека - существа нравственно свободного. И как уму его постоянно преподносится недосягаемый идеал истины, так и воля его стремится к осуществлению идеала добра. Что заставляло людей, которых весь мир не был достоин, скитаться по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр. 11:38)? Что гнало в пустыни и леса подвижников, убегавших от мира и посвящавших целую жизнь самосовершенствованию, тяжелой и непрерывной борьбе с самим собой, борьбе, от которой они никогда не отдыхали? Это - стремление к осуществлению нравственного идеала. Но чем ближе они были к этому идеалу, тем выше видели его над собой.

Все мы стремимся сделаться и оставаться добрыми и нравственными, но никогда не можем успокоиться в этом стремлении, дойти до сознания, что нам ничего уже не остается делать в этом отношении, что мы достигли нравственного совершенства. Напротив того, чем серьезнее наше стремление к нравственному совершенству, тем сильнее и больнее тяготить нас сознание, что достижение нравственного совершенства невозможно для нас. Да и как достигнуть нам возможной для человека нравственной высоты, если мы часто не то делаем, что хотим, а делаем то, что ненавидим (Рим. 7:15)?

Как нам достигнуть нравственного идеала, когда наш нравственный идеал есть богоподобие? Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Мф. 5:48), - вот заповедь, данная нам Тем, Который один из всех людей осуществил нравственный идеал. Итак, только тогда, когда, прошедши переходную ступень земной жизни, мы соединимся в другой жизни с Вечным и Высочайшим Добром, мы получим возможность восходить от силы в силу (Пс. 83:8) в достижении нравственного совершенства. Таким образом, нравственное наше совершенствование предполагает и требует более широкого поприща, нежели отведенное для нас в настоящей жизни. Остановка в начале пути, на исходном пункте развития ненормальна точно так же, как ненормально пребывание в младенческом возрасте в течение всей жизни.

Приходится слышать иногда такое возражение: множество людей и даже целые народы не обнаруживают в себе большой способности и стремления к умственному развитию, например: кафры, готтентоты и другие.

На это мы можем ответить следующее. Решаясь подвергать своему обсуждению явления духовной жизни, мы должны делать свои заключения не по исключительным, тем более не по уродливым явлениям в области духовной жизни, а по нормальным. Когда мы беремся определять меру способности наших духовных сил к развитию, то должны иметь в виду не кафров и готтентотов, а людей, которые являются истинными представлениями человеческого рода.

С другой стороны, относительно кафров и готтентотов, а равно и других диких племен нужно заметить, что путешественники, описывавшие эти племена, слишком преувеличивали их неспособность к умственному и нравственному развитию. Опыт же (например, успехи христианской миссионерской деятельности) показывает, что и в этих младенчествующих народах кроются или дремлют немалые духовные силы, и если они не развились, то лишь из-за неблагоприятных условий исторической жизни этих народов.

Еще против телеологического доказательства бессмертия души человеческой приводят следующий аргумент. Некоторые люди уже в земной жизни видимым образом раскрывают все то идеальное содержание, которое заключалось в их природе. Развитие их иногда доходит до полной реализации своих индивидуальных сил, и с того момента в них уже начинается поворот назад.

Но это наблюдение неточно и односторонне. Если некоторые люди под конец своей жизни кажутся не могущими уже идти дальше и дальше развиваться, то они только кажутся такими. На самом же деле отнюдь нельзя оспаривать той истины, что в настоящей жизни человек развивается односторонне, так что если в нем до возможного предела раскрывается одно идеальное дарование, то остальные присущие его природе дарования или едва пробуждаются, или раскрываются не полностью.

Так Гете сказал о себе: "Я охотнее помирюсь с несправедливостью, чем равнодушно перенесу беспорядок". Но и в сфере чисто нравственных влечений и способностей, развиваемых человеком в настоящей жизни, замечается также односторонность. Иной обнаруживает замечательно правдивый характер, но у него недостает мягкости и нежности сердца; другой обладает любящим, всепрощающим сердцем, но зато у него или слабо умственное развитие, или нет силы воли и т.д. Таким образом, если бы даже человек мог достигнуть в земной жизни полного развития какой-либо из своих способностей (чего допустить, однако, нельзя), то этим все-таки далеко еще не исчерпывалось бы все содержание и все богатство его духовных дарований.

Обладая умом, жаждущим истины, и волей, стремящейся к нравственному совершенству, человек одарен еще сердцем, жаждущим счастья, блаженства. Все мы "о счастии с младенчества тоскуем" и ищем его до гробовой доски, так что жизнь человека едва ли несправедливо будет охарактеризовать, назвав ее погоней за счастьем. Но сколько на свете несчастных!

А где счастливые? Найдется ли хоть один человек, который мог бы сказать о себе чистосердечно, что сердце его вполне довольно и покойно, ничего не желает, ни о чем не тоскует? С самого начала жизни наша природа, пробуждаясь вместе со всеми ее потребностями и силами, встречает мир, по-видимому, представляющий безграничную область для удовлетворения этих потребностей и для развития этих сил. При взгляде на этот мир, кажущийся таким светлым и полным счастья, наша природа порывается к нему с горячими надеждами и ожиданиями. И ни одна из этих надежд не осуществляется, ни одно из этих ожиданий не оправдывается.

Пока мы молоды, несчастье нас больше удивляет, чем ужасает: нам кажется, что оно есть только аномалия, и вера наша в счастье не колеблется. Аномалия эта повторяется; но мы все еще крепимся. Но наконец какой-нибудь слишком сильный удар поражает нас - и вдруг открывает нам глаза. А затем, чем дольше мы живем, тем яснее и яснее представляется нам и обнажается перед нами печальная истина: надежды, которыми прежде смягчались несчастья, исчезают и сменяются горьким разочарованием. В конце концов мы приходим к тому же заключению, к которому пришел некогда премудрый царь израильский, имевший полную возможность узнать и оценить человеческое счастье: "Все суета".

В чем же заключается тайна невозможности ничем земным удовлетворить сердце человеческое? Вся тайна заключается в том, что на свете нет ничего такого, что могло бы само по себе и навсегда доставить нам счастье. За всяким удовлетворенным желанием у нас является тотчас новое желание, требующее удовлетворения; и вся наша жизнь, строго говоря, есть нескончаемая погоня за тем, чего у нас нет и обладание этим никогда не удовлетворит нас вполне. В земной жизни мы можем иметь только предчувствие и предвкушение истинного счастья, предназначенного человеку, который тоскует по нему, не находя его. Мы будем наслаждаться этим счастьем только в соединении с Вечным Источником его - Богом. Оно будет дано нам на новом небе и новой земле. Тогда Бог отрет всякую слезу с наших глаз и не будет уже ни смерти, ни плача, ни вопля, ни болезни, ибо все прежнее пройдет (Откр. 21:4). "Ты создал нас для Себя, и сердце мое неспокойно до тех пор, пока не найдет покоя в Тебе," - пишет блж. Августин.

Мы слышим со стороны неверующих в жизнь будущего века рассуждение такого рода: "Человеку жаль расстаться с жизнью; он испытывает в жизни много бедствий, несчастий, скорбей - и вот у него являются представления о будущей жизни, в которой он разделит с благим Богом Его блаженство" (Фейербах).