Но что же? Разве зла в мире действительно становится меньше? Разве нужды, болезней, страданий в наше время меньше, чем было сто, двести, тысячу, пять тысяч лет назад? Едва ли хоть один серьезный и искренний мыслитель и наблюдатель человеческой жизни с решительностью ответил бы на этот вопрос утвердительно. Зло человеческой жизни - горе и страдание всякого рода - словно растет со увеличением количества средств против него" 52. Все это свидетельствует о бедственном положении человечества на земле, в этой "юдоли плача".

Факт стремления к совершенству. Но, при несомненном существовании стольких зол в человечестве, нас утешает та мысль, что только стремление к совершенству и сознание его дает нам возможность видеть и чувствовать все наше несовершенство, так что бесконечное величие духа человеческого именно в том и состоит, что, будучи недовольным настоящим, он стремится вперед к лучшему. Поэтому требование прогресса во всех областях служит признаком жизни и нормального состояния общества; и во главе этих прогрессивных стремлений всегда стояла и стоит христианская Церковь, высоко поднимая знамя идеала именно там, где скорее всего, самодовольство влечет за собой застой, остановку развития - именно в нравственной жизни человека. Не давая человеку останавливаться и застаиваться на месте, возбуждая его к непрерывному самосовершенствованию, напоминая ему постоянно о его высоком человеческом достоинстве, Церковь дает этим сильный толчок развитию человечества, является мощным двигателем прогресса.

Почему человечество стоит всегда на одном месте? Хотя история человечества представляет, несомненно, в общем и целом процесс цивилизации, есть два основания, делающие для нас неудовлетворительным этот прогресс. Нам известно, что развитие всегда предполагает наличие развитого прежде. То есть познание присоединяется к познанию, одно изобретение к другому, социальное улучшение к предшествовавшему менее удовлетворительному состоянию и т.д. Но дело в том, что в развитие посто-янно привносятся новые элементы, которые сами в нем не принимают непосредственного участия.

Мы понимаем постоянно нарождающихся вновь людей. Если бы нравственная культура прямо переносилась на потомков, так что вступающие в жизнь юные души привносили бы в нее с собой прирожденные познания и нравственное образование предков, в таком случае можно бы еще было, пожалуй, довольствоваться всемирно-историческим прогрессом. Но кому же неизвестно, что души современных детей имеют ту же природу, что и души людей, живших сто или тысячу лет назад! Всем приходится начинать с самого начала и совершать в себе то же самое нравственное развитие, которое должны были проходить и предки.

Вот почему посреди общего движения замечается общий застой и вот почему мы чувствуем себя столь сродными со всеми людьми до самых отдаленных времен и способны вполне понимать их: у нас то же сердце, нас волнуют те же страсти, те же радости и печали. Нам в одной степени доступны по восприятию и сочувствию и священная поэзия евреев, и древнейшие песни индийских вед, и поэзия соотечественников и современников Гомера, и сказания египтян. Поэтому едва ли можно отрицать то, что человечество, несмотря на все свое историческое развитие, вообще остается всегда на одной и той же ступени.

В этом отношении мы, при всем бесконечном нашем превосходстве над птицами или млекопитающими, поставлены в совершенно одинаковые условия с ними. Мы не выступаем за пределы нашего вида и с каждым новорожденным должны начинать развитие с самого начала, хотя наши методы развития и наши познания гораздо совершеннее, нежели те, что были у наших предков. Человечество находится все еще в одном и том же классе училища, и до сих пор на земле не было еще перевода его в высший класс.

Поэтому нам представляется весьма невероятным то, что проповедуют корифеи так называемой "новой веры": будто наши прародители были не более чем грубыми и дикими звероподобными людодами. Допускать это мы не имеем никакого разумного основания. В самом деле, не можем же мы представлять себе первых людей хуже хищных зверей. А эти последние, как известно, никогда не пожирают себе подобных, разве только в случае крайнего голода. Еще с меньшей вероятностью мог делать это человек. Если тигр и лев бывают нежны со своими детенышами и самками, и даже жертвуют в случае опасности ради них своей жизнью, на каком основании мы должны иметь худшее мнение о первом человеке?

А вместе с любовью к детям в человеке должны были проявляться сострадание и забота при виде их страданий и нужд, мужество при защите их, чистое удовольствие при виде их детской прелести и их невинных забав. Следовательно, существеннейшие человеческие чувства возможны были в самом диком состоянии людей. Во всяком случае, нам отнюдь не следует в этом отношении слишком превозноситься над нашими "звероподобными" предками, потому что большая часть всякого рода варварства произошла только вследствие чрезмерного увеличения населения и различных социальных зол. Ни у одного вида диких зверей не встречается такого варварства по отношению к себе подобным, какое мы видим даже и в наше время (тем более в наше время) у цивилизованных народов.

Второй пункт, еще более важный, касается того обстоятельства, что человечество не есть целое, не есть единичная субстанция. Оно состоит целиком из индивидуальных душ, из которых каждая образует собственную, замкнутую в себе субстанцию с собственным центром и обладает своим счастьем или несчастьем сама по себе как своим собственным наслаждением или как своим собственным мучением.

Если бы даже человечество достигло когда-нибудь бесконечного развития (что, однако, как мы видели, невозможно), все-таки люди, умершие раньше этого завершения развития, были бы лишены этой высшей формы существования и, остановившись на низшей ступени, служили бы только подножием для других, случайно явившихся последними на готовый пир жизни. Они имели бы полное право жаловаться на свою судьбу, на то, что родились слишком рано. Да и последним пришлось бы сокрушаться о том, что хотя они и наслаждаются полным, совершенным состоянием, но неотвратимая коса смерти сразит некогда и их.

Таким образом, то, что человечество состоит из самостоятельных атомов, смотрящих всегда на себя как на центр, как на самоцель, делает невозможным, даже и при совершеннейшей цивилизации, наступление когда бы то ни было полного и постоянного удовлетворения.

Факт всеобщего естественного стремления к самосохранению и продолжению рода. С индивидуальной природой души находится в связи то, что каждая обязательно имеет желание бесконечной жизни. Поэтому мы и находим это желание общепринятым. О вечном сне или об искупающей все смерти вздыхают только те, чья жизнь сложилась слишком неблагоприятно, кто, будучи чересчур удрученным несчастиями, не нашел себе в жизни ни интересной деятельности, ни обычных, хотя бы даже скудных, радостей, красящих жизнь.

Вообще же стремление к жизни есть нормальное состояние человека. А искони допускалось, что желаниям и стремлениям у всех тварей соответствует исполнение их: голоду соответствует пища, жажде - питье, любви - любимое, исследованию - истина; потому-то и желанию жить соответствует жизнь. Правда, многие умирают от голода и не все исследователи находят истину. Но это несоответствие стремления с целью зависит уже от случайных обстоятельств, а не от естественного, нормального порядка вещей - не от того, что не существует пищи или истины.

Поэтому возникающие в нас желания называли поэтически обещанием того, что будет дано нам, обещанием, которое не может остаться без удовлетворения, если только мы не допустим, что сама природа поступает легкомысленно и бессмысленно.