способность противостать не только опасности, страданию, жизни во всем ее многообразии,

всей ее сложности, но и смерти в ее голой остроте.

И тогда (и это следует продумать гораздо глубже, чем сумел сделать я, но я

это очень остро пережил сердцем на протяжении прошедшей Страстной седмицы),

если Христос— дверь, открывающаяся на вечность, Он есть смерть наша. И

это можно даже подтвердить отрывком из Послания к Римлянам, который читается

при крещении: там говорится, что мы погрузились в смерть Христову, чтобы

восстать с Ним (Рим6:3—11). И другим местом Послания, которое говорит,

что мы носим в теле своем мертвость Христову (2Кор4:10). Он—

смерть, и Он— сама Жизнь и Воскресение.

Смерть отца

И еще последний образ: смерть моего отца. Он был тихий человек, мало

говорил, мы редко общались. На Пасху ему стало нехорошо, он прилег. Я сидел

рядом с ним, и впервые в жизни мы говорили с полной открытостью. Не слова наши

были значительны, а была открытость ума и сердца. Двери открылись. Молчание

было полно той же открытости и глубины, что и слова. А затем настала пора мне

уйти. Я попрощался со всеми, кто был в комнате, кроме отца, потому что

чувствовал, что, встретившись так, как мы встретились, мы больше не можем

разлучиться. Мы не простились. Не было сказано даже «до свидания», «увидимся»;

мы встретились— и это была встреча навсегда. Он умер в ту же ночь. Мне

сообщили, что отец умер; я вернулся из госпиталя, где работал; помню, я вошел в

его комнату и закрыл за собой дверь. И я ощутил такое качество и глубину

молчания, которое вовсе не было просто отсутствием шума, отсутствием звука. Это

было сущностное молчание— молчание, которое французский писатель Жорж

Бернанос описал в одном романе30

как молчание, которое само— Присутствие. И я услышал собственные слова:

«А говорят, что есть смерть… Какая ложь!»

Соприсутствие с умирающим

Бывает умирание иное. Я помню молодого солдата, который оставлял после себя

жену, ребенка, ферму. Он мне сказал: «Я сегодня умру. Мне жаль покидать жену,

но тут ничего не поделаешь. Но мне так страшно умирать в одиночестве». Я сказал

ему, что этого не произойдет: я буду сидеть с ним, и пока он будет в состоянии,

он сможет открывать глаза и видеть, что я здесь, или разговаривать со мной. А

потом он сможет взять меня за руку и время от времени пожимать ее, чтобы

убедиться, что я здесь. Так мы сидели, и он ушел с миром. Он был избавлен от