он встал в защиту грешников— не против Бога, а как бы вместе с Богом

сопереживая ужас их возможной погибели. Если хоть пятьдесят человек праведников

будет, неужели Ты погубишь этот город? Нет, говорит Бог, не погублю. А если

только тридцать? или двадцать? или десять?— Нет. Но не оказалось и

десяти. Ударение я сейчас ставлю не на числе грешников, а на том, что Авраам

так мог говорить с Богом, потому что он вместе с Ним сопереживал боль,

острую боль о том, что эти люди не могут продолжать свое существование на

земле,— не потому, что они землю порочат, а потому, что это их

собственная погибель: лучше им не жить, чем продолжать так грешить, как они

грешили (Быт18:22—32).

Это может нам напомнить рассказ о потопе, о том, как Бог сказал: этим людям

дальше жить нельзя, они стали плотью, духа в них больше не осталось, они

сосредоточились только на земном, только на вещественном, ничего у них не

осталось, что могло бы сделать их родными Мне и быть для них путем в вечность

(Быт6:3). Вот это первый пример того, как вера Авраама и его доверие к

Богу так сроднили его с Богом, что он Богу говорил то, что лежало на сердце

Самого Творца и Спасителя.

Хочу сказать нечто о Моисее как о прообразе Спасителя Христа. Это тема не

новая, святые отцы об этом говорили и писали.

Моисей является освободителем, и Христос— Освободитель рода

человеческого. Конечно, такая параллель еще недостаточна, но если взять рассказ

из жизни Моисея и как бы перекинуть его в эпоху Христа, то мы можем видеть

следующее. Еврейский народ пришел в Египет свободным. Через несколько столетий

он оказался в рабстве у местных жителей, и евреи тосковали по времени, по дню,

когда Бог их выпустит на свободу, то есть даст им возможность быть самими

собой, не быть порабощенными. И вот в какой-то день встал в среде этого народа

Моисей, человек, который был одним из них,— и вырос в какую-то новую меру

своего сознания, в такую, что мог узнать Бога, как никто из его современников