Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
притча продолжается рассказом о том, как все уселись у стола, вошел хозяин,
окинул взором собравшихся и вдруг обнаружил, что один из пришедших не одет, как
сказано, в брачную одежду, пришел на пир в своих лохмотьях. И хозяин
разгневался и велел его прогнать (Мф22:11—13).
И тут другой вопрос: как же так, как это может быть? Кто из этих нищих,
хромых, убогих, слепых мог прийти на пир иначе как в лохмотьях? Что случилось с
ними— или с этим человеком? Каким образом они-то оказались облеченными в
чистую, праздничную одежду, а он один в такое позорное рубище? Объясняется это
той обстановкой, тем временем и местом, где Христос говорил Свои притчи. На
Востоке, когда странники шли пешком, днями и днями, они приходили изнуренные,
запыленные, в ободранной одежде в какое-нибудь местечко и искали себе приюта. И
восточное гостеприимство было щедрым несмотря порой на большую бедность:
странников принимали с благоговением, омывали их ноги, омывали их тело, давали
чистую одежду— не для того, чтобы они не осквернили дом, а для того,
чтобы они отдохнули телом, душой, чтобы они ожили к новой, иной жизни.
Верно, так и случилось с теми, кого слуги хозяина привели к его вратам: их
приняли другие слуги— ангелы Божии, омыли их, одели, с честью, жалостью,
лаской ввели туда, где был приготовлен пир. И все с радостью, с благодарностью,
с трепетным сердцем, в изумлении принимали эти заботы, эту неожиданную,
незаслуженную ласку. А один, видно, кого тоже хотели омыть, одеть, отмахнулся
от этой ласки и заботы и ответил: мне сказали, что здесь кормят, я есть хочу!
Остальное мне не нужно: годами не мылся, всегда в лохмотьях ходил,— дайте
мне попировать один раз в моей жизни! И вошел он как был, но хозяин велел его
прогнать,— не потому, что тот был в лохмотьях, а потому, что ему до
любви, до жалости, до милосердия хозяина не было никакого дела. Хозяин был ему
не нужен, ему нужен был накрытый стол.
И вот вопрос ставится перед нами очень круто: мы постоянно прибегаем к Богу—
но в каком духе? Мы тоже нищие, мы тоже слепые, хромые, мы тоже износились и