на фоне серого, холодного безразличия, взаимного отчуждения, когда мы стоим

рядом— и не видим друг друга.

Я принадлежал к приходу Трехсвятительского подворья в Париже, единственному

приходу во Франции, который в ранние тридцатые годы остался верен Московской

Патриархии, все другие ушли в Константинополь или в Зарубежную Церковь291. Еще один такой приход был в Берлине и

один в Голландии. Во главе парижского прихода стоял Владыка Вениамин Федченков,

после этого он был в Америке, потом вернулся в Россию и кончил свою жизнь в

Печорах. Я как-то пришел вечером. Храм не закрывался— красть было нечего.

Церковь была подвальная, затем была лесенка, каменный коридор и две или три

кельи. В одной из них жил Владыка Вениамин, в другой отец Афанасий, мой

духовный отец. Я вошел в этот коридор и вижу: Владыка Вениамин лежит на

каменном полу, завернувшись в черную монашескую мантию. Увидев меня, он встал.

Я говорю: «Владыка, что вы здесь делаете?» —«Да знаешь, я здесь ночую».

—«А разве комнаты у вас нет?» —«Да, есть комната, но ты

представляешь, как замечательно— у меня там четверо нищих спят: один на

кровати, другой на матрасе, третий на ковре, а еще один на подушках. Я им

оставил эту комнату— им так трудно днем живется. Как же лишить их ночи?»

Другой приход был французский, три священника-француза, которые стали

православными. Они ели только тогда, когда кто-нибудь их приглашал,

иначе— денег не было и есть им было нечего. И во времена Владыки

Вениамина в коридор выставлялась коробка, куда мы, прихожане, клали то, что

могли сберечь от нашего обеда, от нашей еды, иначе на покупку еды денег не

было. Здесь видно, сколько сострадания и любви люди были способны проявить.

Тогда страдание было такое явное! А порой нечем было помочь, и прибегали

неожиданно к смелым средствам. Я вспоминаю, как отец Афанасий шел по улице.

Подошел нищий, а у него денег никаких не было. Отец Афанасий остановил

прохожего-француза, сказал, указывая на нищего: «Пять франков: голодный!» И тот

от изумления дал пять франков.