врастание в эту тайну, поэтому мы можем смотреть на престол Божий и видеть на

нем подлинно, истинно Человека. Об этом Иоанн Златоуст говорит: если вы хотите

знать, что такое человек, не смотрите в сторону царских престолов или палат

вельмож: поднимите глаза к престолу Божию и увидите одесную Бога и Отца—

Человека в полном смысле. Но когда мы Его видим, мы видим то, чем мы призваны

быть. И мы не имеем ни права, ни возможности на себя смотреть иначе: это наше

призвание, это воля Божия о нас. Бог в нас настолько верит, что Он нам дает

такое призвание.

Я помню одного «культурного» человека, который очень простому священнику

объяснял, что он, конечно, не может верить, потому что чего только не изучал: и

богословие, и философию, и историю изучал… Священник был простенький, бывший

деревенский священник, попавший за границу. Он на него посмотрел и говорит: «А

разве важно, что ты в Бога не веришь? Какой Ему вред от этого? А вот

замечательно то, что Бог в тебя верит». Вот наше положение: Бог в нас верит, и,

значит, мы можем быть спокойны; только отзовись на эту веру послушанием, то

есть слушанием всем существом того, что Он имеет сказать,— и это

исполнится.

И вот— Да святится имя Твое. Святится— с одной стороны,

от слова свят, с другой— говорит о сиянии. Я сейчас не

путаю оба слова, но когда мы говорим о святыне, мы говорим о чем-то, что

преисполнено света. Аз есмь свет миру (Ин8:12), вы посланы как

свет в этот мир (Мф5:14). И так просто было бы понять значение этих слов,

если бы мы просто к ним подходили. Именно: представьте себе, какая была бы

реакция каждого из нас, если имя самого любимого нами человека употребляли бы в

грязной шутке или каким-нибудь порочащим образом, какое было бы в нас

возмущение и больше того— какая была бы нестерпимая боль: имя моей матери

так употребляют, имя моей родины так употребляют, имя того, что для меня—

святыня, так употребляют. В этом вся простота этого прошения. Если бы для нас