которым надо встретить Бога, потому что иначе человеческое общество слишком

бедно, слишком тускло, слишком бессмысленно и бесцельно. Вот почему я с таким

убеждением говорил, что мы не только должны, но мы можем дать Западу то,

что Запад в значительной мере, во всяком случае, судя по моему опыту и по моему

убеждению, утратил за столетия.

И теперь, после того как мы говорили о жизни, мне хочется сказать о смерти.

Запад смерти боится: не только неверующие, которые за смертью не видят ничего и

поэтому держатся за эту жизнь, ибо ничего другого они не ожидают, но даже и

верующие. Особенно это чувствуется здесь, в Англии: до последнего десятилетия о

смерти было как-то неудобно говорить, это была закрытая тема. Когда кто-нибудь

умирал, это не то что замалчивали— горе, конечно, было горем: мать,

потерявшая сына, жена, потерявшая мужа, плакали, разрывались душой, как всякий

человек, но смерть не осмысливалась, боялись заглянуть ей в лицо.

Одна из самых замечательных вещей в нашем православии— это похороны

при открытом гробе. На Западе неисчислимое количество людей никогда не

заглянули в лицо усопшего человека. Они встречаются со смертью только в виде

гроба. До этого они ухаживают за больным, видят его страдание, ужасаются порой

тому, что ему приходится пережить и душевно, и телесно, а когда приходит

смерть, этот человек оставлен на попечение тех, кто его уложит в гроб и отнесет

этот гроб или в храм, или в крематорий, или на кладбище. Открытый гроб—

откровение для западных людей— откровение, потому что они могут заглянуть

в лицо усопшего человека и увидеть не ужас, а величие смерти.

Я вспоминаю один случай. Сколько-то лет тому назад в одном английском

городке после довольно многих лет страдания скончалась прекрасная бабушка. Ее

сын был русский, жена этого сына— англичанка. Это были мои друзья, я к

ним приехал, как только узнал о смерти бабушки. И вот вижу: все сидят в

гостиной, а детей нет. «Где же дети?» —«Мы их услали из дому».

—«Почему?» —«Но как же им быть в одном доме с мертвой бабушкой!»