Уважение же, в состав которого входит стремление подражать предмету уважения, возникает при некоторых еще добавочных условиях: оно уже предполагает существование в уважающем известных определенных стремлений, а в уважаемом - осуществление этих стремлений в совершеннейшей форме. Когда человек видит в другом осуществление дорогих ему самому стремлений, он и начинает уважать его, и пассивное чувство удивления заменяется активным чувством уважения. Всякое поэтому предписание авторитета, признаваемое из уважения к нему обязательным, предполагает в уважающем сознание соответствия этого требования существующему уже у него стремлению, а в самом авторитете - идеал, иначе человек будет повиноваться хотя бы по страху, но сознавать повиновение должным не может. Таким образом, уважение предполагает уже нравственные понятия и стремления, и авторитет может вызвать уважение и сознание обязательного подчинения только при том условии, если он будет совершеннейшим выразителем их. Поэтому-то и необходимо признавать другие основания для объяснения происхождения идеи долга, помимо только силы внешнего авторитета, на недостаток которой указали Милль и Спенсер.

Что касается морали самого Спенсера, то она сохраняет общий тип утилитарной доктрины, только со своеобразным объяснением происхождения обязательности действий, признаваемых за нравственные. Спенсер основывает нравственный характер поступков на соответствии их цели выживания, для этого же необходимо приспособление к данной общественной среде чрез ограничение своего эгоизма [14]. Но это ограничение эгоизма и преобразование его в бескорыстные действия совершаются не в продолжение индивидуальной жизни, а на протяжении целого ряда веков, причем эти постепенные приобретения человечества закрепляются в самой нервной системе и путем наследственности передаются от поколения к поколению. Повторяясь часто, приемы поведения, соответствующие задачам наилучшего приспособления, переходят в органические привычки и склонности, и теперь человек уже рождается с известным устройством нервной системы и нуждается в осознании того, - как, почему и для чего ему делать [15].

Возможна ли подобная "механизация" нравственности - ответить на это, стоя на почве естествознания же, можно только после окончательного решения вопроса о наследовании приобретенных свойств, который (вопрос) еще продолжает разделять биологов; теперь же человечество все еще нуждается в системе сознательной нравственности. Эволюционизм, как и новая утилитарная доктрина, в существе дела покоится на предположении, что для человека ничего не может быть ценнее жизни и что идея долга, нравственное сознание, возникает из идеалов физической жизни. Ясно, раз это основание утилитаризма окажется несостоятельным, то, конечно, падает и вся утилитарная мораль. Утилитаризм рассматривает жизнь человеческую, как она проявляется в условиях наличного существования человека, и вполне справедливо задается вопросом об общей цели жизни. Наличная жизнь человека действительно определяется только потребностью поддержать свой организм, и пока человек живет только сознанием этой потребности, он руководствуется представлением блага жизни и для него существенной ценностью будет такая цель жизни, которая бы обеспечила ему благо жизни. И каждый человек действительно строит для себя свои идеалы жизни, свою цель и оправдывает ее для себя различными представлениями блага жизни. Но во всех этих построениях человека сами цели жизни и блага жизни, как построенные им же самим, могут быть только желаемыми или нежелаемыми, возможными или невозможными, - об обязательном здесь не может быть речи, так как оно не придумывается, а дается как определение истинной природы человека.

А так как желаемое для человека благо жизни на самом деле оказывается не благом и человек путем переживания различных представлений счастья приходит к отрицанию ценности всякого блага жизни, то для него никакой уже идеал жизни физической, никакая цель не будут казаться не только обязательными, но даже и желательными. При этом отрицании ценности всякого земного блага человек находит единственное основание для жизни в сознании ценности своей личности и решает, что ему необходимо создать новую жизнь и не иначе как только через изменение себя самого и своего отношения к внешнему миру. Всякое преобразование окружающей среды совершается только в интересах потребностей физического организма и его благополучия, а так как ценность физической жизни отвергнута человеком, то ему и остается только изменить себя и свои отношения к миру. И никакие идеалы культуры и цивилизации, после того как отвергнута ценность физической жизни, не могут служить основанием для обязательной практики жизни, так как определяемая этими идеалами деятельность изменяет только содержание и условия жизни, а не самого человека, да и сами идеалы есть только громкое название для разных представителей возможного счастья. Только сознание подлинной ценности живого идеала своей личности и решение жить по содержанию этого идеала ради безусловной истины этой жизни и могут служить для человека основанием для должной практики жизни. Когда это идеальное представление, определяемое в своем развитии содержанием самосознания и критикой наличной жизни, вступает в действительную жизнь человека, она и получает характер нравственной деятельности. И пока живет в человеке сознание того, что должно и что не должно, он и является нравственной личностью. Это же сознание того, что должно, является в жизни, направленной к осуществлению должного, критерием нравственности, и как критерий оно есть нравственный закон, который обнаруживается в чувстве душевного удовольствия в случае сознания согласия содержания жизни с идеалом личности и неудовольствия - в противном случае, то есть в так называемой совести. Поэтому моральное достоинство поступков непосредственно усматривается человеком и заявляет о себе его сознанию, но только в том случае, если он имеет сознание того, что должно делать и что не должно, то есть имеет нравственное сознание и стремится действовать в соответствии с этим сознанием. Таким образом, нравственность и все факторы, характеризующие собою область нравственных явлений жизни, зарождаются при совершенно других условиях, нежели те, на какие указывают утилитаризм и другие указанные теории. Нравственность - явление особого порядка, вполне самобытное, и представляет собой особую сторону человеческой жизни, новый тип бытия. Ее основание лежит несравненно глубже, нежели то кажется с первого взгляда, и только односторонний взгляд на жизнь и природу человека заставляет выводить ее из обычных чувствований и склонностей, которыми руководствуется человек в условиях своего наличного существования. Поэтому-то и попытка свести или, по крайней мере, приравнять мораль к эстетике оказывается не более удачной, нежели попытка свести ее к чувству удовольствия или другим чувствам, менее эгоистическим.

Попытку свести мораль к эстетике делает Гербарт. Вопрос о нравственности он сводит к выяснению происхождения нравственной оценки воли и относит эту оценку к общей способности человека произносить свое суждение о ценности предметов и явлений - к так называемому эстетическому вкусу [16]. Нравственная оценка относится к эстетической как вид к роду и совпадает с нею в родовых признаках, то есть как там, так и здесь значение имеет только форма отношения явлений; видовое же отличие между ними то, что в первом случае имеются в виду явления вне нас, а во втором - наша собственная воля.

Таким образом, явления нравственного одобрения или порицания суть не что иное, как суждения эстетического вкуса. Замечаемая аналогия нравственных и эстетических суждений привела Гербарта к отождествлению их по самой сущности с признанием различия только в объектах оценки.

Но эстетическая оценка проявляется при восприятии известных отношений между явлениями мира внешнего и внутреннего безразлично; и наша воля, которую Гербарт считает объектом только нравственной оценки, может быть, и бывает предметом чисто эстетической оценки [17], и эта чисто эстетическая оценка не делается нравственной оценкой только потому, что оценивает волю человека. Нравственная оценка касается вовсе не области формы, отношений воли самих по себе, а тех настроений воли, которые служили причиной этих отношений и в них обнаруживаются [18]. Если же содержанием эстетического созерцания служит только форма, а содержанием нравственного одобрения - само состояние и направление воли, то эти области не совпадают, и сущность нравственно доброго не в гармонических только отношениях.

Здесь действительно предполагается гармония, но только гармония самого настроения воли с некоторым идеальным настроением, которое должно быть осуществляемо волей каждого человека, причем сама-то гармония сознается не только как приятная, но и должная для человека. Это-то сознание долга, обнаруживающееся в каждом акте нравственного одобрения, и делается непонятным, если на нравственную оценку смотреть как на вид эстетической.

Чувство эстетического удовольствия, вызванное, например, какой-нибудь картиной, заставляет нас желать его повторения, но вовсе не заставляет нас сделаться обязательно художниками; между тем чувство нравственного одобрения при виде нравственного проявления воли пробуждает в нас сознание обязательности этого и для нас, и не только для нас, но и для всех людей. Очевидно, так называемый нравственный вкус не есть проявление эстетического вкуса, а предполагает нечто другое, и область нравственности самостоятельна. И конечно, уже в объяснении нравственности как явления вполне самобытного недостаточно признать только в человеке особую нравственную способность, как это делают Гутчесон и Шефтсбюри.

Из этой предполагаемой ими способности и выводятся у них как содержание нравственности, так и факты одобрения или порицания поступков [19]. Такое объяснение фактов нравственной жизни, конечно, очень просто и удобно, но, давая мало основательности содержанию нравственности, слишком мало способствует выяснению самих основ и происхождения ее, так как и по отношению к предполагаемой нравственной способности всегда возможен вопрос, что же она такое. Объяснять чувство нравственного одобрения и порицания ссылкой на особую способность человека к этим чувствам - значит повторить в ответе то, что дано в вопросе, только в другой форме. Непосредственное усмотрение морального достоинства поступков и чувство должного остается по-прежнему непонятным.

Признавая за нравственностью самобытность и безусловное значение, представители так называемой абсолютной - независимой - морали в своем учении о нравственности выдвигают на первый план идею долга и признают за ней априорное происхождение. Нравственность рассматривается только как долг человека пред самим собой, и нравственный поступок хорош сам по себе, без отношения к посторонней цели. Слово "должен" имеет для интуитивистов особый, абсолютный, смысл, то есть должно поступать нравственно в силу сознаваемого превосходства этих действий, а не ради их пользы.

Принципом нравственности может быть только чистая идея долга, без всякого содержания, которая (т.е. идея долга) мыслится в каждом акте нравственной воли и получается по устранении из этих актов всякого содержания. Эта формальная идея долга является и законом нравственной деятельности человека, причем само содержание закона выводится через посредство понятий всеобщности и необходимости как коренных признаков всякого априорного понятия.

Таким образом, по сути, нравственное здесь определяется только как должное, а на вопрос, что же такое должное, в крайнем случае, с их точки зрения, возможно ответить, что оно есть всеобщее и необходимое; всеобщее же и необходимое суть опять должное, нравственное. В существе дела, не дается принципиального определения нравственности, а все дело сводится к указанию отдельных правил поведения, имеющих всеобщее приложение. Между тем всеобщность и необходимость являются не основанием нравственного, а сами основываются на нем. Нравственную безусловность нельзя отождествлять со всеобщностью и необходимостью, так как первоначальный признак нравственного закона есть его ценность, в основе которой лежит требование самой природы, а отсюда и вытекает его всеобщность и необходимость. Нужно поэтому определить само требование природы, которое лежит в основе нравственного закона.

Самым ярким выразителем подобного взгляда на нравственность является Кант со своим нравственным законом, данным человеку a priori (на основании общих логических положений (лат.). - Ред.). В морали долга нравственность действительно получает идеальный характер; идеал жизни заменяется идеалом личности самого человека, но только задачи и цели деятельности определяются с точки зрения человека как индивидуума, а не как члена общественного организма, отчего практическое значение этой доктрины в значительной степени падает. Главный же недостаток указанной морали заключается в том, что она только констатировала голый факт существования в человеке идеи долга, нравственного закона и при помощи понятий всеобщности и необходимости старалась вывести правила нравственной деятельности. Но чтобы иметь под собою твердую почву, необходимо было ясно поставить вопрос о самом происхождении в человеке идеи долга, показать, что, собственно, выражает собою нравственный закон, на чем он основывается. Указанные моралисты полагают, что одно чисто формальное понятие долга, без всякого содержания, может служить принципом и критерием нравственности и в качестве такого критерия являться и нравственным законом и обнаруживаться в чувстве душевного удовольствия или неудовольствия, в одобрении или порицании поступка. Но ведь чувства эти предполагают некоторую норму, от нарушения которой или соответствия с которой они и возникают. Равным образом и закон есть представление о том, что заповедано, а не действительная заповедь с ее могуществом над волей. Исполнение закона предполагает некоторую цель, которая должна сознаваться человеком, предполагает нечто такое, что и является законным и должным. Поэтому-то и необходимо, чтобы идея долга имела не только какое-нибудь содержание, но содержание вполне определенное, которое, будучи сознаваемо, при переводе его в самую жизнь и являлось бы законом деятельности и вместе с тем целью деятельности. Если нравственность есть долг человека пред самим собою, пред своей личностью, то нужно указать, чего же требует долг от человеческой личности. Можно требовать, чтобы человек отказался от своей личности в пользу других, как и делают некоторые, или, наоборот, можно требовать, чтобы человек стремился к развитию своей личности, причем нужно определить идеал совершенства. Совершенствование сил и способностей может быть количественное и качественное; мошенник может, например, совершенствоваться в своем искусстве, но это совершенствование едва ли может быть одобрено. И эти противоположные требования от личности человека вовсе не редкость. "Действующая личность никогда не бывает, - говорит Вундт, - сама собственной конечной целью нравственного" [20]. Конечной целью нравственности, по его мнению, служит создание таких всеобщих духовных творений, в которых хотя и принимает участие индивидуальное сознание, но объектом цели служит всеобщий человеческий дух. Другие требуют от человека совершенствования себя самого и вместе с тем содействия общему совершенствованию. У Соловьева, например, безусловному началу нравственности дается такое выражение: "В совершенно внутреннем согласии с высшею волею, признавая за другими безусловное значение или ценность, поскольку в них есть образ и подобие Божие, принимай возможно большее участие в деле своего и общего совершенствования ради открытия Царства Божия в мире".