К Сарову подъехали, по нашему времени, около шести часов, а по местному — около семи часов вечера. Немалых хлопот стоило отыскать мне свое помещение. Спрашиваю одного послушника, — “я при гостинице и ничего не знаю”; спрашиваю другого, — “это вам укажет отец Василий”; но где отец Василий, — мне так же мало известно, как и то, где моя комнатка... Наконец-то отведенное мне помещение было мне указано и открыто. Получил то, чего не ожидал. Уж слишком хорошо и удобно! Комната при самых воротах, в два окна, с видом в монастырь, на соборы. В комнате койка мне и моему спутнику, стол, два кресла, умывальник... Полы, стены, окна, — все заново отделано. Белье чистое, новое, всюду поразительная чистота.

Приехал я в монастырь в то время, когда над моей квартирой вверху началась служба: в больничной церкви, обращенной временно как бы в крестовую, служили всенощную (мои соседи по корпусу, только на верхнем этаже, все присутствующие в Сарове владыки и отец наместник нашей лавры, мой сосед и по этажу — В.К.С.). Наскоро мы омыли дорожную пыль, а ее было видимо-невидимо!.. И я поспешил в больничную церковь, кажется, — во имя великомученика Пантелеимона, ко всенощной. Пели певчие тамбовские. Мне очень понравилось. Встретился в церкви с отцом наместником и архидиаконом. Во время первого часа представился своему владыке (он приехал на час-другой пораньше меня), взял благословение у находившихся в алтаре высокопреосвященного архиепископа Казанского Димитрия и преосвященного Тамбовского Иннокентия.

Сразу же после службы к величайшему удовольствию своему я узнал, что можно выкупаться с удобством в купальне на реке Сатис (монастырь расположен при слиянии реки Сатис с речкой Саровкой). К сожалению, в купальне оказалось слишком глубоко, а я, усталый с дороги, да еще в новом, незнакомом месте, не осмелился плавать. Тем не менее выкупался и совершенно ожил. Вспомнил свой Валдай... Купанье хорошее, но вода несравненно теплее нашей, валдайской. Вода чистая, что меня удивило... Бегают в ней мелкие рыбешки.

У монастыря жизнь бьет сильным ключом: всюду народ, народ и народ! В воздухе стоит постоянный гул, жужжанье какое-то от массы народа. Одни спешат в монастырь, другие выходят из монастыря, вероятно на ночлег. Наибольшее скопление народа можно наблюдать около церкви препп. Зосимы и Савватия, в которой временно поставлены святые мощи (церковь закрыта на ключ и никого туда не пускают), около могилки, в которой почивал преподобный, у его кельи и в Успенском соборе.

А сколько поучительного приходится видеть! Вышел я из тарантаса... Отыскал кое-как свою келью. Иду в монастырь... В церкви над воротами поют, помню, “Свете тихий...”, нотное... А на улице море народное... Все без шапок, все молитвенно настроены... Многие на коленях... Разве можно самому не заразиться общим настроением и не помолиться?.. С простым мужичком, с убогой старушкой, смотрю, — стоит рядом и сенатор... Все в обители у святого угодника сравнялись, объединившись в одном, — в глубокой вере в него, в беззаветной любви к нему...

Но вот загудел большой саровский колокол... Народная лавина устремляется в Успенский собор ко всенощному бдению, к Саровскому всенощному бдению... Вот, — служба не Афонская, правда, но зато Саровская: начавшись в семь с половиной часов вечера всенощная у саровцев обычно кончается в час ночи.

Несмотря на дорожное утомление спать я не мог... В мою келью постоянно доносился шум от богомольцев... Это непрестанное шарканье сапог: видимо, усталые богомольцы не столько ходили, сколько волочили ноги!.. Неизбежный гул, жужжанье!.. Прибавь сюда часы на колокольне, которые динькают через каждые пять минут... С непривычки все это только трепало меня и я уже за полночь вышел за монастырь на Сатис...

Со мной был Миша... Всюду движущиеся богомольцы... В разных местах под горой и около леса костерки... Откуда-то доносится стройное пение... Прислушиваемся, — пение церковное... Замирает дыхание... Начинают явственно доноситься среди ночи чудные звуки песни “Со святыми упокой...” Это духовенство тамбовское не знает и ночного покоя, удовлетворяет народную нужду... Это оно служит и по ночам по преподобному панихиды!..

Впрочем, время мне отойти ко сну. Продолжу письмо завтра. А пока, милый мой, прощай. Мои молитвы всегда о тебе и дорогой молодежи.

Одиннадцать часов вечера.

1903 год, 14 июля Саров

Дорогой мой В.А.!

Сейчас шесть с половиной утра. Не сплю часов с четырех: я уже писал, что мои окна выходят в монастырь, а в нем давно уже кипит жизнь: тот же гул, глухой говор, напоминающий жужжанье... В ожидании утреннего чая сажусь продолжить вчерашнее письмо.