«...Иисус Наставник, помилуй нас!»
Мы здесь говорим об общих процессах, о характерных явлениях, не абсолютизируя их значения. Разумеется, встречаются люди искусства, которые видят порочность страстей и тоскуют по идеалу. Встречаются люди науки, которые видят пределы и ограниченность человеческого разума и ищут другого вида духовного гносиса. Мы просто хотим сказать, как трудно богатому войти в Царство Небесное (Мф.19,23), богатому страстями и богатому внешними знаниями, которые сплошь и рядом ведут к самомнению.
Менталитет политиков так же трудно уживается с христианством. Основа политики - прагматизм. В политике личность заранее приносится в жертву общим понятиям: государству, коллективу, классу и так далее. В политике ставятся конкретные задачи, вырабатывается конкретный план, выбираются конкретные средства к его осуществлению.
В христианстве, напротив, самое главное - личность человека, остальное - ситуация, как бы фон бытия. Политик может цитировать Евангелие, посещать богослужение, но он вряд ли захочет, чтобы Церковь была по-настоящему свободна и сильна. Политик может покровительствовать Церкви или даже бороться с ней, но он никогда не согласится оставить её в покое. И здесь встречаются свои исключения, но, в общем, политик комфортнее чувствует себя на поле атеизма или скептицизма.
На Земле у Церкви нет союзников, нет такой внешней силы, на которую она могла бы опереться. Но может быть, в этом как раз сила самой Церкви.
Как мы уже говорили, история повторяется. Нынешние процессы имеют аналогию в прошлом. Нам хотелось бы провести параллель между состоянием религиозных интересов интеллигенции предреволюционных годов Российской Империи и её религиозными настроениями на сегодняшнем витке истории.
Итак, в предреволюционные годы большинство представителей интеллигенции традиционно считало себя христианами. Своё отношение к христианству они обычно выражали такими словами: «Христианство - высокое учение; оно содержит в себе благородные идеалы; это - прекрасный путь к самосовершенствованию» - и тому подобное. И в то же время, напомним, среди интеллигенции укоренились отчуждённость и холодное безразличие к Православию и органическая, на первый взгляд непонятная, враждебность к Церкви. Интеллигент, считавший себя христианином, говорил: «Я имею собственный взгляд на религию: я принимаю христианство, свободное от суеверия; я не буду бить поклоны головой об пол, у меня своё духовное, внутреннее христианство».
Интеллигенция того времени отличалась широкой эрудицией,- тем более странно, что в вопросах Православия она проявляла поразительное невежество, кастовое высокомерие и предубеждённость. Увлекаясь европейской философией, интеллигенты начала прошлого века в то же время совершенно не знали патристики, в которой могли бы найти ответы на самые глубокие метафизические вопросы. Читая поэзию Японии и Китая, они не подозревали о существовании церковной гимнографии; восхищаясь мистикой западных пантеистов, вроде Якоба Беме*, они и не думали прикоснуться к книгам христианских аскетов.
* БёмеЯ. (1575-1624) - немецкий философ-мистик.
Между интеллигенцией и Церковью образовалась пропасть, которая расширялась всё больше и больше. Выражать свою приверженность к какому-то абстрактному, туманному христианству и относиться с презрением к Церкви стало стилем мышления интеллигенции и её своеобразным этикетом. Театр, литература, пресса объединились в общих усилиях дискредитировать Православие, очернить в глазах народа Церковь - иногда скрыто, иногда открыто, но всегда со странной яростью, доходившей до какого-то демонизма. При этом дело подавалось так, что речь идёт только о сохранении христианских идеалов, которые, мол, искажает Церковь. Особенно усердствовала дешевая газетная пресса, которая специализировалась на сочинении анекдотов и сплетен о священниках и монахах. Но даже и серьезные издания старались обратить общественное мнение против Церкви. Известный философ член Государственной Думы отец Сергий Булгаков* вспоминает, что, когда он принял священнический сан, ему пришлось тотчас оставить кафедру в университете, которому он отдал много лет жизни, собственно, он «был исключён... немедленно по рукоположении»**. Когда Булгаков был одним из ведущих «легальных марксистов», то это не препятствовало его преподавательской деятельности, а когда стал священником, то в глазах своих коллег превратился в изгоя. По неписаным законам священник не мог являться членом университетской корпорации. И это происходило в «христианском» государстве!
* Булгаков С, свящ. (1871-1944) - русский богослов, философ и экономист.
** Булгаков С. Мое рукоположение // Булгаков Q. Автобиографические заметки. Дневники. Статьи. ред, 1998. С. 74.
Чем объяснить неприязнь, которую интеллигенция питала к Церкви? Укажем на одну причину, на наш взгляд главную.
Церковь - это духовная среда, имеющая свою структуру, которая охватывает всю жизнь человека. Церковь требует от христианина постоянной суровой борьбы со страстями и духом гордыни. Человек должен постоянно контролировать не только поступки, но и мысли и тайные желания. Христианину предлагается новая система ценностей, новые нравственные ориентиры, непохожие на светский этикет. От человека требуются не только вера, но и религиозная дисциплина: посещение храмов, регулярные молитвы, соблюдение постов; его частная, домашняя жизнь должна быть слита с литургическими ритмами Церкви. Христианин получает свободу через борьбу со страстями, а духовную мудрость - через подчинение ума вечным истинам. Поэтому церковное христианство, повторимся, есть во многом дело воли, своего рода - подвиг воли.
Либеральное, абстрактное христианство ничем не связывает человека: понимай христианство как хочешь и живи как угодно. Не нужно ни жертвенности, ни напряженной борьбы с собой. Либеральное христианство считает всё, присущее человеку, в том числе страсти, естественным и, следовательно, позволительным. Представление о природной испорченности человека отсутствует, заповеди сводятся к одному: «Делай что хочешь, только не причиняй зла другим людям». Но и здесь существует множество оговорок, отводов, возможностей для самооправдания, которые превращают даже такую мораль в декларацию. Можно быть лжецом-клятвопреступником и в то же время тонко рассуждать о трансцендентных* вопросах; можно быть развратником и в то же время горячо доказывать благотворность влияния христианства на культуру народа - всё это не будет тревожить совесть.