Обычно, когда определяют различие ре­лигий или конфессий, то останавливаются на их вероучении - догматике, затем - на обрядах и ритуалах. Но есть одна область, которая трудно поддаётся определению, но в то же время является самой сердцевиной религии: это - мистика.

Оккультисты, вступая в Церковь, несут в себе инерцию пантеистической и демони­ческой мистики. Особенно разрушительное действие эта инерция проявляет в искаже­нии молитвы. Поэтому несколько остано­вимся на этом вопросе. Мы не задавались целью разбирать бесчисленное количество школ и систем неоязычества, а только хо­тим указать на некоторые факты, чтобы помочь людям осознать, какую рану они могут носить в себе.

Индуисты, вернее - индуистские мисти­ки стремятся к состоянию, как уже говори­лось выше, называемому самадхи. Оно имеет сходство с экстазом неоплатоников. Гима­лайский пантеон богов - это персонифика­ция свойств «единого»; многобожие - ре­лигия толпы; картинки, нарисованные для детей, которые не познали Божественное начало, обитающее в них самих. Но «посвя­щённый» индуист знает, что существует только единый, а множественность - иллю­зорна. Он отвлекает свой ум от множествен­ности форм, мыслей, картин и представле­ний. Это интеллектуальное упрощение отно­сится как к внешнему, так и к внутреннему, психическому миру самого человека. Он как индивидуум кажется себе иллюзией: «Нет ни меня, ни тебя; существует только он», другими словами: «Я - есть ты, ты - есть он». Человек пытается путем медитаций отождествлять себя с этой аморфной и без­ликой единицей как единственным бытиём, вне которого начинается мир иллюзий. Он посредством медитативных упражнений хо­чет слить себя с абсолютом и остаётся с единственной верой в то, что он и Божество - едины, а точнее - он сам своё божество. Психическая жизнь подавлена, как бы унич­тожена; вере в свою божественность ни­чего не противостоит. Эта идея охватывает всего человека и приводит его в состояние транса. Разумеется, молитва здесь отсут­ствует: кому молиться, если молящийся тождественен абсолюту? Притязания на богоравенство или самообожение являются основой первородного греха и ведут начало своё от отпадения сатаны, который посчи­тал себя богом.

Итак, прошедший путь индуистской ми­стики под видом молитвы обращается не к Богу, а к самому себе и заменяет молитву медитацией. Самое страшное искушение для такого человека, что он в христианстве с трудом приобретает чувство общения с Богом как с Личностью; для него Боже­ство - неопределённый универсум. Поэто­му у людей, пришедших из пантеистичес­ких религий и оккультных учений, если они были практически включены в них, надол­го остаётся какая-то холодность ко Христу как Богочеловеку. Оккультист Владимир Соловьёв подменяет Богочеловека богочеловечеством. Ранние философские работы Соловьёва, а также произведение «Смысл любви» носят пантеистический характер. Впрочем, в ранних произведениях философ пытался обобщить христианский и восточ­но-пантеистический опыт, только не мис­тики, а мышления. А «Смысл любви», как мы уже отмечали, проводит идеи шиваиз­ма* и шактизма. Характерно, что Соловьёв долгое время занимался спиритизмом.

* Шиваизм - оргиастическое течение в инду­изме.

Что касается Флоренского, пришедшего к христианству от платонизма и гностициз­ма, то он пишет о Христе каким-то ледяным тоном: так можно писать о мертвеце. По сути дела, у Флоренского Христос, еще раз под­черкнём, заменён Софией - «матерью мира».

Прошедшему путь буддизма следует по­мнить, что буддизм в своих отрицаниях-негациях ещё более радикален, чем индуизм (нам, впрочем, кажется, что точнее будет на­звание шиваизм). Если шиваизм учит о све­дении психической жизни человека к некой универсальной единице, то мистика опусто­шения в буддизме стремится свести всю пси­хическую жизнь к нулю, объявив злом вся­кое бытие. Шиваизм ищет единого бытия под многообразием форм жизни. Буддизм отри­цает бытие универсума. Его мистика - не уничтожение форм, а уничтожение самого бытия как иллюзии, влекущей за собой ре­альные страдания (мы об этом уже говорили в связи с творчеством Рериха). Здесь не толь­ко уничтожаются мысленные объекты, но подвергается беспощадной ампутации вся эмоциональная сфера человека.

Продолжением буддизма, который чуж­дался философско-метафизических про­блем, является его вариант в виде ламаиз­ма*, хотя это «продолжение» нам представ­ляется как шаг назад, к индуизму.

* Ламаизм - течение буддизма, распространен­ное в Тибете и Монголии.

По этому учению, предсуществует пустота, которая рождает сама из себя элементы бытия, настолько кратковременные, что их можно назвать вневременными. Эта пустота яв­ляется первоосновой вещей. Этот вакуум, в котором должна раствориться без остатка душа человека, представляет собой вожде­ленную цель ламаистов. Ламаизм пытается философски осмыслить буддизм, но буд­дизм не делал попыток осмыслить и опре­делить нирвану, для него определение нир­ваны в словесной формулировке было бы уничтожением самой нирваны. Буддизм остановился на уровне эмпирики, поставив саму психику человека в неестественные условия искусственного торможения ду­шевных процессов. Буддизму нет дела ни до Божества, ни до души, ни до метафизичес­кого мира, ни до начала, ни до конца миро­здания. Для него само бытие отождествлено с понятием зла; это - диссонанс, посто­янно терзающий человека. Страдания человека можно уничтожить, только если уничтожить само бытие, а точнее - остано­вить проявления бытия. Пришедшие в Цер­ковь из буддизма отличаются наклонностью к субъективизму и индивидуализму; их ре­лигиозная жизнь как бы застывает в их рас­судке. Буддисты и ламаисты (так же, впро­чем, как и шиваисты), напомним, теряют чувство личностного Бога. Для них Боже­ство - это энергетическое начало. Они ищут Его не в молитвах, а в медитациях, и само понятие молитвы у них искажено: для них, повторимся, молитва не мольба, а рассуж­дение, обращённое не столько к Богу, сколь­ко к собственной душе; они ищут субъектив­ных состояний, а не общения с Богом как с Живой Личностью. Для них остаётся чуж­дой первая заповедь евангельских Блаженств: блаженны нищие духом (Мф.5,3). Они чув­ствуют себя в молитве не нищими, а теурга­ми и часто приписывают словам молитвы самостоятельную силу. Поэтому пришед­шие к Православию от этих учений не дол­жны забывать, что молитва, как сказано выше,- это диалог между двумя личностя­ми: ограниченной человеческой и безгра­ничной Божественной. Это синергизм* двух воль. Результат молитвы - от Бога, наша - только просьба.

* Синергизм - здесь: взаимосвязь.

Хотя оккультизм не отрицает ценности земного бытия, но он отрицает цель бытия как общение с Божеством; для оккультизма нет Бога как объекта молитвы, оккультизм имеет дело с космическими духами (а на самом деле с демонами); он хочет влиять на мир словами и магическими ритуалами.

Демон имеет индивидуальность, но лич­ность в нём стёрта. Молитва оккультиста носит характер императива - повеления; это - агрессия в мире агрессоров с целью заставить их служить оккультисту посред­ством магических знаков и таинственных имён (как паролей и талисманов). Это - общение с демоном через уподобление ему, вот почему у оккультистов до чудовищных размеров развивается гордость.

После перехода в Православие оккульти­сту, привыкшему к монологу, трудно почув­ствовать Бога как Живую Личность. Сата­на - холоден; сердце у оккультиста также хо­лодно, там нет любви, хотя душа сектанта постоянно обуреваема страстями (страсть - это пламя, которое жжёт, но не согревает). Молитва оккультиста также обращена по инерции к некой безликой силе, поэтому ему нужен особый контроль над собой. Он ищет способы к молитве, но забывает о главном: что молитва есть плод смирения и любви.