Новые знания предполагают период учени­чества, а интеллигенту трудно решиться най­ти духовного отца и наставника. Он привык «снимать» все свои вопросы сам. Подчинить себя священнику, который имеет меньше ин­теллектуального багажа, чем он, проходить послушание, как самый действенный метод борьбы с гордыней,- для интеллигента это так же трудно и страшно, как взяться рукой за обнажённый электрический провод.

Язык Церкви, язык богослужения - язык символов. Символы - это не загадки и ребусы, которые расшифровываются рассу­дочно. Такая расшифровка, если она даже пра­вильна, мало что даст человеку. Ритуальная символика - это, прежде всего, связь-вклю­ченность, но вне молитвы и покаяния духов­ная включённость невозможна. Рассудочное гностическое познание символов предполага­ет дистанцию между ними и душой. Симво­лы остаются внешним познавательным объектом, а не становятся пробуждением духа. Современному интеллигенту проще включиться в мир светского искусства, где до­минируют не символы, а образы. Получается парадокс: символ, более высокая познаватель­ная категория, оказывается менее доступным для интеллектуала, чем для человека с непос­редственным религиозным чувством, кото­рый постигает символы интуитивно.

К тому же современный интеллигент сты­дится участвовать в ритуале и обряде, счи­тая это уделом простецов, примитивных, по сравнению с ним, людей. Для интеллигента земной поклон, коленопреклонение и так далее кажутся такими инфантильными, хотя в любом символическом обряде заклю­чено глубокое богословие.

Современный интеллигент дорожит своей индивидуальностью, а в Церкви стирается индивидуальность (по крайней мере, игнори­руется индивидуальность, но раскрывается личность). Для интеллигента индивидуаль­ность превалирует над личностным началом, она как бы поглотила личность. Поэтому в Церкви интеллигент чувствует себя как бы потерявшим собственное «эго». В личности присутствует элемент идеального; становле­ние личности - это движение от эмпирического к идеальному, а в индивидуальном при­сутствует обособленность, она застывает на врожденной данности и эмпирике.

Современный интеллигент в своём разви­тии находится на душевном уровне, он не понимает, что ему необходим переход от ду­шевного к духовному. Всё, чем он жил, вклю­чая тонкие эстетические впечатления,- всё принадлежит душе и земле. Интеллигент и ищет в Церкви привычных ему душевных наслаждений, он ищет «поле» творчества, а ему говорят: «Вот дорога, указанная Хрис­том, вымощенная святыми отцами,- иди по ней, не уклоняясь ни влево, ни вправо. Церк­ви ты ничего не можешь дать, ты можешь только взять, а возьмёшь столько, сколь­ко можешь вместить, а вместить можешь столько, насколько ты очистился от эгоизма, гордости и страстей. Если ты станешь прича­стником Божественного света, то увидишь, что всё в Церкви насквозь пропитано этим светом. Великая радость Церкви, если ты возьмёшь этот свет из её вечных источников». И вот современный человек оказывается на распутье, как юноша, который боялся оста­вить своё имение (Мк.10,22). Юноша ожидал, что Господь откроет ему тайну спасе­ния, а Господь сказал: оставь всё, что имеешь (Мк.10,21) - и ревность юноши погасла. Религия - это сама жизнь, а не только вре­мя, отдаваемое храму, религия - это, прежде всего, дело воли. В сердце суммируется вся жизнь человека, в сердце решается вопрос - кто он и с кем он, а сердце современного ин­теллигента представляет собой целый панте­он, наполненный идолами, собранными со всех концов света. Сможет ли интеллигент сжечь их и, как нищий, войти в храм или, по­стояв у дверей храма, отойдёт прочь?! По крайней мере человек, пришедший в Церковь, должен помнить, что он глубоко болен грехом, что Церковь - это Божественная сила, что че­ловек может видеть свет Церкви только отра­жённым в собственной душе, а для этого не­обходимы подвиг и аскеза. Надо понимать, что Церковь не освобождает человека от страда­ний, она даёт терпение и радость в самих стра­даниях, надо верить, что смысл жизни лежит за пределами земного пути.

Недавно самым главным врагом христи­анства был атеизм, теперь этот враг, как ар­тист, сыграв свою роль, ушёл за кулисы. Вме­сто него появились два, не менее лютых, противника христианства - это гуманизм и либерализм.

Напомним: гуманизм - зачёркивает веч­ность; это - религия земного человека, заняв­шего место Бога. Либерализм - зачёркивает нравственность; это - религия земного чело­века, превратившегося в нравственный труп. Иногда эти противники христианства объ­единяются, иногда как будто борются друг с другом, но всегда остаются врагами религии.

Если интеллигент честен перед собой, то на вопрос, чего он искал в Церкви и так-таки и не нашёл в Церкви, ответит: «Я искал в Церк­ви то, чего не нашёл в миру, я искал в Церкви любовь, которая согрела бы моё сердце, и там я не нашёл этой любви. Я слышал про­поведь о любви, но не почувствовал реаль­ной силы, которая стоит за этим словом. В Церкви меня не покидал гнетущий дух одиночества, а некий голос говорил мне, что я никому не нужен».

Что можно сказать на это? Потеря любви - это проклятие нашего века, это один из самых верных признаков приближающейся апока­липтической катастрофы. Но перед нами оче­видная ошибка - человек пришёл в Церковь для того, чтобы его любили, но не для того, чтобы самому научиться любить, он об этом даже и не подумал, он этого вовсе и не хотел. Интеллигент желал, чтобы его отогрели лю­бовью, но если бы это и случилось, то припи­сал бы отношение людей к себе своим лич­ным достоинствам и вряд ли бы смог ответить тем же. Церковь даёт другую возможность - научиться любить самому, сделать любовь внутренним движителем своего сердца. Любви противостоят страсти; христианская лю­бовь - это не голос эмоций, это голос духа. Человек бывает истинно счастлив не тогда, когда его любят, а когда он любит сам, не тогда, когда его прощают, а когда он прощает сам своих обидчиков. Этой любви не ищет совре­менный интеллигент, он и здесь хочет быть потребителем. И вот срыв. Церковь - это больница, в ней собрались больные, с гнию­щими ранами, они ищут исцеления, но много ли среди них тех, кто действительно хочет ис­целения, кто ищет в Церкви новую жизнь?! Церковь во все исторические времена, как известно, была малым стадом Христа, и, кстати, те, кто имеет духовную любовь, мало говорят о ней, они сдержанны в ее внешних проявлениях. В мелодии всегда более яв­ственны диссонирующие звуки. Пусть ин­теллигент спросит себя, чего он больше хо­чет: чтобы его любили или - чтобы он лю­бил. А самая высокая степень любви - это любить тех, кто не любит тебя, то есть и вра­гов. Некоторые воображают, что они имеют такую любовь, но на самом деле это - ил­люзия, которой они тешатся. С заоблачной высоты своей пустой фантазии такие гордецы низвергаются на землю, но при этом твер­дят: «Как я любил людей, а они отплатили мне неблагодарностью» - при том, что на самом деле они никогда никого не любили.

Любовь, о которой разглагольствует мир, представляет собой сублимацию* страстей, это - трансформированная чувственность, которая обязательно разделяет мир на своих и чужих. У человека могут ослабевать опре­деленные душевные напряжения, «снимать­ся» психические фобии, когда человек чув­ствует, что его любят, но это - душевная ра­дость, а как всё душевное, она не глубока.

* Сублимация - здесь: «возгонка» страстей и за­мещение ими любви.

Истинная любовь не берет, а отдает. Но в том и тайна духовной любви, что, чем боль­ше она даёт, тем больше она приобретает. Когда враг человека становится как бы час­тью души человека, то человеку кажется, что он приобрёл весь мир. Это - величие Церк­ви, которого не видят те, кто мечтает об од­ном - избавиться от страдания.

Два ученика Христа просились быть ря­дом с Ним в Небесном Царстве, а Господь сказал в ответ: чашу, которую пью, и вы бу­дете пить (Мф.20,23). И эта чаша - чаша страдания. А современный человек желает получить Небесное Царство без сво­ей собственной Голгофы, даже больше - современный человек только и ищет, как из­бежать Голгофы.

Человека может утвердить в вере молит­ва. Один из святых сравнивал молитву со сверкающим мечом Гедеона (Суд.6,11-8,32), но современный человек мало спосо­бен к молитве, он не готов жертвовать для неё внешними впечатлениями и поэтому во время молитвы, под гнётом помыслов, не понимает собственных слов. Между тем свя­тые отцы говорили, что на небе слышен го­лос не уст, а сердца. А у современного чело­века сердце почти всегда отключено от мо­литвы, сердце молчит, оно живёт своей автономной жизнью, и поэтому молитва ста­новится внешней и фальшивой. Но без мо­литвы вера теряет внутренние свидетельства, становится только теорией, пусть и теорией с определённой степенью достоверности, но все-таки теорией, а не жизнью. Без молитвы Душе недоступен личный Бог, живой Бог. Интеллигент, приходя в храм, должен понимать что уж кому-кому, а ему-то как раз нужно много трудов и усилий, чтобы дойти до местной степени духовности. Способен ли интеллигент на такой подвиг?!