Для современного интеллигента, воспи­танного в традициях гуманизма, оказывают­ся непонятными и правила Церкви, запреща­ющие молитвенное и евхаристическое обще­ние с еретиками. Интеллигенту кажется, что в этих правилах проявляются духовная гор­дость, самоизоляция, нетерпимость и отсут­ствие христианской любви. Он уверен, что эти правила представляют собой позднейшие прибавления к учению Христа, которые ис­кажают сущность Евангелия. «Это средневе­ковый фанатизм, от которого Церковь упор­но не хочет отказаться»,- говорят интелли­генты и стараются противопоставить учению Церкви своё понимание любви и добра, толь­ко любви - без Бога - и добра - без отри­цания зла. «Мы верим в одного Христа,- говорят господа гуманисты,- а церковные ка­ноны - это только перегородки». Надо сказать, что сам гуманизм по существу свое­му нерелигиозен и индифферентен; он вы­ключил человека из жизни Церкви ещё до того, как тот формально покинул Церковь. Гуманист перестал понимать, первое,- что такое догматы, второе,- что такое молитва. Более того, само слово догмат носит в сознании гуманиста отрицательный оттенок, как нечто косное, неподвижное, убивающее мысль и творчество. Между тем догмат - это Откровение Бога о Себе Самом, та вечная истина, облачаемая в человеческое слово, которая даёт человеку свет и умственное не­тление. Искажение догмата - это искажение образа Христа в душе человека, ложный дог­мат - это ложный образ Бога, а духовная ложь - это темный лик сатаны. Гуманисту кажется, что все конфессии верят в одного Бога; но в том-то и заключается трагедия, что ереси и секты верят в другого Бога, хотя бы и называли его Христом, хотя бы и знали наи­зусть Евангелие. Господь сказал о поклоне­нии Небесному Отцу. Современный человек привык смотреть на философские суждения как на нечто недостоверное, как на научные гипотезы, как на временную модель, нужда­ющуюся в постоянном обновлении. Под этим ракурсом он обычно рассматривает дог­маты и поэтому считает, что учение Церкви сложно модернизировать, чтобы согласовать его с принципами современного гуманизма.

Но здание церковной догматики - это единый монолит: искажение одного догмата ведёт за собой деформацию всего строения. Мы не признаем единства вне истины. Мы считаем, что вне истины не может существо­вать самой любви. Гуманисты редко понима­ют значение Евхаристии как принципа единства Церкви, единства по образу Святой Тро­ицы. Церковь - это не союз, не соглашение, не ассамблея, а духовное единство живого организма. Ересь - это инородное тело в жи­вом организме, и если это тело не будет от­вергнуто, то оно приведёт весь организм к смерти. Литургическая молитва - это осу­ществление духовного единства. Сознатель­ное единство с еретиками делает православ­ных солидарными с ересью и ответственны­ми за неё. Современный человек, как мы уже говорили, путает молитву с медитацией, то есть с размышлением, с самопогружением. Медитация - это субъективное психологическое состояние, а молитва - это великий треугольник, вершина которого - Бог, а ниж­няя линия - люди, соединенные единой верой, единым упованием.

Евхаристическая молитва соединяет при­сутствующих в храме в один живой духовный организм, в одно мистическое тело Христа.

Святые отцы выражают это единство с по­мощью такого образа: христиане похожи на зёрна пшеницы; во время молитвы эти зерна растираются жерновами, становятся мукой, смешиваются друг с другом, и из этой муки выпекается единый евхаристический хлеб. Молитва с еретиками - это хлеб, в который попали плевелы. С еретиками невозможно единство. Догматы - необходимые условия для духовного единства. Этого не может по­нять современная интеллигенция, для кото­рой догмат - только теория, притом созданная-де в процессе эволюции. Мистически не пережив догмата как Божественного Откро­вения, не почувствовав его достоверности во внутреннем религиозном опыте, не под­чинив свой малый разум великому разуму Церкви, интеллигенты подходят к догмати­ке не как к Божественному Откровению, а как к философским тезисам, то есть резуль­тату интеллектуального творчества.

Что главное в христианстве? Если спро­сить интеллигентов, они ответят, что нрав­ственная сторона его учения. Но и здесь противоречие. Мало кто из интеллигентов решается жить по заповедям - нравственным догматам: большинство удовлетворяется нравственным компромиссом, который в сущности своей безнравственен.

Что же влечёт интеллигента к христиан­ству? С одной стороны, внутренняя неудовлетворённость: человек чувствует, что живет неправильно, что он одинок и несчастен, и он ищет выхода из тупика. Жизнь в Церкви представляется ему как некая альтернатива его наличному состоянию (состоянию охва­ченности пошлыми страстями, которые без­раздельно владеют интеллигентом),- как альтернатива чувству безысходности и разо­чарования. С другой стороны, интеллигента влечёт к Церкви мистическое чувство, живу­щее в человеке. Человек ощущает таинствен­ную красоту Евангелия, догадывается о су­ществовании неизвестного для него мира, но, увы, пытается проникнуть в этот мир не с помощью изменения всей своей жизни, а с помощью интеллектуальных усилий. Ещё не войдя в Церковь, интеллигент уже требу­ет реформ, которые сделали бы для него по­нятными жизнь и учение Церкви. Для гума­ниста догматов веры не существует. Для них только один догмат - это «живой» человек, притом абстрактный человек. Поэтому гума­нисты и возмущаются, что в Православной Церкви нельзя молиться вместе с еретика­ми и иноверцами. Для современного интел­лигента Церковь - это группировка, а не единство. Он ищет в такой группировке со­лидарности, защищённости, взаимопомощи, аудитории, ищет возможности поговорить, только поговорить, о вере - в общем, он ищет привычного интеллектуального уюта.

Притом интеллигент в глубине души ду­мает, что он оказывает честь самой Церкви, когда ходит в храм. А когда не чувствует «уважения» к своей элитарности и приви­легированности, то возмущается: его поста­вили в один ряд с простым народом. Он хо­чет блеснуть умом, а ему говорят: «Стой смирно!». От этого у интеллигента немед­ленно появляется горечь в душе, и он начи­нает мечтать: как было бы хорошо создать особую Церковь интеллектуалов, в храмах которой проповеди читали бы не священни­ки, окончившие семинарию, а верующие гуманитарии, вроде Сергея Аверинцева*, Льва Гумилева** или Мераба Мамардашвили***.

* Аверинцев С. (1937-2004) - русский филолог, - культуролог, библеист и переводчик.

** Гумилев Л. (1912-1992) - русский историк и географ.

*** Мамардашвшш М. (1930-1990) - русско-грузинский философ.

Но вернёмся к вопросу о возможности мо­литвы с еретиками. Во-первых, для этого мы должны признать, что догмат несуществен для мистического единства, то есть должны отка­заться от Православия. Во-вторых, мы долж­ны обмануть самих еретиков, свидетельствуя, через экуменическую молитву, что можно спа­стись, пребывая в ереси (сердце Церкви - это евхаристическая Жертва и общая молитва). Но, молясь вместе с еретиками, мы оказыва­емся не в Церкви, а в каком-то неопределён­ном и расплывчатом христианстве. Содержа­ние, как мы уже отмечали, рождает форму, а форма хранит содержание. Так что для со­вместных молитв с представителями других конфессий и сект надо отказаться от право­славной литургики и перейти на вновь сочи­нённые экуменические молитвы, которые со­держали бы в себе богословский минимализм, а именно - расплывчатую идею о Высшем существе, так как большинство ересей и сект отвергают реальность Причастия. Но для того чтобы «причаститься» с еретиками, надо реформировать литургику по протестантскому образцу, а вернее - создать новую литургию, когда бы Таинство было заменено воспоми­нанием о библейском событии. Поэтому, что­бы молиться с еретиками, нам нужно, прежде всего, перестать быть православными.

Мы указали выше, что интеллигенция пу­тает два совершенно разных явления - мо­литву и медитацию: обращённость к Богу и обращённость к самому себе. Но в среде ин­теллигенции встречается и такое мнение на­счёт молитвы. А именно: молитва-это энер­гия души. Перед нами скрытый материализм в виде энергетизма. Молящийся человек, с этой точки зрения, похож на динамо-ма­шину, которая вырабатывает особый «пси­хический ток». В такой общей молитве создается целеустремленный энергетический поток. Но эта молитва не направлена к Богу, в Ней нет чувства Бога как Живой Личности, в Ней нет главного - покаяния. Человек просто направляет свою «энергетику» для достижения определённой цели, соединяя её с «энергетикой» таких же синхронно молящих­ся человеков. Здесь вообще исчезает всякое различие вероисповеданий. И мусульманин, и язычник, и иудей - все в своих мысленных концентрациях «вырабатывают» некую пси­хическую энергию. А «узлами» этой энергии могут одинаково служить и христианский храм, и буддийская пагода, и исламская ме­четь. Это уже не экуменическая, а теософская молитва, притом - молитва без Бога А так как современному интеллигенту в Церкви не совсем уютно, то он обычно приходит к мыс­ли, что лучше собраться вместе с друзьями и в тишине и спокойствии предаться психичес­ким опытам по выработке энергии с помощью слов. Иногда, впрочем, молчаливо предпола­гается, что вместе собираться не обязательно, просто пусть каждый, в указанный час, посы­лает свою психическую энергию к определен­ному объекту. Это уже напоминает «Церковь атеистов», которая, кстати, существует в Ев­ропе, В такой молитве слово Бог употребля­ется как синоним космической энергии, впро­чем, это слово вообще избегают произносить. А мы думаем, что единственный путь интеллигента к Церкви - это упрощение себя. Не обеднение, а упрощение. Интеллигент должен отбросить иллюзии о могуществе своего ума, о своих интеллектуальных привилегиях и о своей мнимой порядочности.

В Апокалипсисе сказано: «Ты думаешь, что ты богат, а ты беден, нищ и окаянен» (Откр.3,17).