Гиперсамолюбие наших интеллигентов иногда превращает их душу в какую-то вос­палённую рану: неосторожное прикоснове­ние, случайный толчок, а уж тем более заме­чание, сделанное какой-нибудь «грубой» ста­рушкой, может вызвать у них шоковую реакцию. Но в каком-то смысле это ведь про­верка смирения - как будто дверь в храм ста­ла низкой, и интеллигенту надо пригнуть гордо поднятую голову, чтобы войти внутрь. Впрочем, обычно такой человек убеждает себя, что в Церкви люди в самом деле гру­бые и злые, и чуть ли не Церковь сделала их такими, и поэтому ему нечего там искать. Однако, как мы уже отмечали, интеллигент в глубине души считает, что он оказывает честь Церкви, посещая храм, что Ангелы должны радоваться его приходу, как великодушию интеллектуала, который снизо­шёл к толпе, недостойной его...

Мы не оправдываем грубость, наоборот, мы считаем, что истинная культура осно­вывается на любви к человеку, на уважении к нему, поэтому святые люди, независимо от их происхождения и образования, царского ли они были рода или из простецов, облада­ли особой духовной культурой, духовной красотой в обращении с людьми. Грубость - это дефицит религиозного чувства, но обиду на неё, как нравственное искушение, надо преодолеть. Во всяком случае, следует при­знать в проявлении грубости определённую справедливость: человек, гордящийся собой, внутренне был некультурен и получил от людей, которых презирал в душе, вслух выс­казанное неуважение.

Интеллигент боится Церкви и ещё по од­ной причине. Он живёт в мире своего бога­того воображения, он привык воображать, изобретать и сочинять, вот он и сочинил об­раз самого себя, уверовал в этот образ, по крайней мере, играет в этот образ. И интел­лигент интуитивно чувствует, что в Церкви он, возможно, увидит себя не таким, каким готов и хочет видеть и узнавать себя. Интел­лигенту порой легко играть в порядочность, даже до увлечения, но страшно быть действительно внутренне порядочным. Расстаться с ложным «эго» так же трудно, как прыгнуть с высоты в пустоту, в которой нет привычной опоры. Поэтому интеллигент страшится быть кающимся грешником, страшится снять театральные одежды и стереть грим с лица. Он предпочитает остаться романти­ком и актёром по отношению к себе самому, артистом от религии.

Как же отличить духовное от душевного?

Наша интеллигенция живёт в мире ду­шевного и чувственного, свои мистические чувства она облекает в форму привычных для неё душевных образов и понятий, более то­го - ей свойственна, повторимся, душевная, а не духовная интеллигентность. У интел­лигенции мистическое чувство сливается с эмоциями, растворяется в них и, потеряв связь с духом, вырождается и деградирует. А в мистике нет нейтрального состояния, в ней нет демаркационной линии, которая различала бы левое и правое. Мистические чувства, поглощённые страстной эмоцио­нальностью, обычно получают энергию от демонических сил. Эмоция слишком груба и примитивна, чтобы выразить таинствен­ные песнопения духа. А страсти - это озве­ревшие эмоции. Как в рёве зверей не может выразиться смысл человеческой речи, так эмоциональное вдохновение чуждо голосу духа. Страсти соединены с демоническим миром, и человек получает импульсы, иду­щие от тёмных сил, природы которых он не может понять, и считает эти эмоциональные переживания духовностью.

Здесь необходимо ещё раз подчеркнуть: душа по природе своей проста. Это не диада, а монада, но в душе заключена способность выходить за пределы видимого, материально­го, эмпирического и созерцать в своих интуициях другой, духовный мир. Из всех существ земли этой способностью обладает только че­ловек. Око души, обращённое к Богу, называ­ется дух. Он не единосу­щен Богу, как учат пантеистические религии, но он является вершиной иерархического строения человека, тем звеном, через которое человек общается с Божеством. Страсти, лож­ные знания о духовном мире, интеллектуаль­ная гордыня умерщвляют дух.

Под душой в этой клас­сификации мы подразумеваем те душевные силы и способности, без которых было бы невозможно земное существование. Это тоже око души, но направленное к земному. При грехопадении произошла деформация и разъединение душевных сил человека. Душа стала действовать вне духа. Дух ушёл в себя в какое-то спящее состояние. Он дремлет иногда на миг пробуждаясь и снова погружа­ясь в сон. Только благодать Божия может про­будить дух, вернуть ему потерянное место в триметрии человеческого существа. Но здесь необходим синергизм благодати и человечес­кой воли. Только в Православии сохранилось учение о том, как возможно пробудить и ос­вободить от плена душевности дух. Только у Православной Церкви имеются средства, то есть возможность, реанимации духа, без ко­торого Божественная благодать не может най­ти место в человеческом существе. В других религиях и конфессиях речь идёт не о возрож­дении духа, а о сублимации душевных сил. Эту сублимацию люди принимают за духовность. Мы дорожим Православием как един­ственной истиной, как единственной возможностью реального общения человека с Богом.

Итак, современной интеллигенции свойственна гипердушевность. Дух не просто дремлет, он погребён под слоями этой душев­ности, как бы закопан в землю. Человек может ходить по земле, не подозревая, что под его ногами находится зарытый клад. Так, многие современные интеллигенты, враща­ясь в области душевного, не подозревают, что в их внутренних глубинах находится неве­домый им их собственный дух. Душевность имеет широкую амплитуду - от грубых стра­стей до музыки Иоганна Себастьяна Баха* и картин Рафаэля*. И признак этой душевнос­ти - космофилия.

* БахИ.-С. (1685-1750) - немецкий композитор.

** Рафаэль (Раффаэлло Санти [Санцио]) (1483-1520) - итальянский живописец и архитектор.

Когда мы говорим о различии между ду­ховным и душевным, мы вынуждены огра­ничиться лишь некоторыми признаками и свойствами. Только внутренний религиоз­ный опыт и пробудившийся дух дают воз­можность человеку увидеть, что принадле­жит вечности, а что - земле. Только в свете благодати человек познаёт себя, находит себя и приобретает себя.

Дух - созерцает, душа - воображает и рас­суждает. Дух обладает внутренним логосом, способностью к непосредственному интуитив­ному познанию, душа - профористическим словом и способностью к логизму. Дух об­ладает особым религиозным чувством, ко­торое даёт возможность не только созерцать, но и переживать общение с духовным ми­ром, образно говоря, не только отражать его свет, но и ощущать его тепло.

Душа обладает чувствами не духовного, а эмоционального характера, похожими на ре­акцию «эго» по отношению к раздражителям, идущим как от внешнего мира, так и от соб­ственно внутреннего: памяти и воображения, имитирующих внешний мир. Духовные чув­ства глубоки и спокойны. Они динамичны, они полны внутренней энергией и в то же время - безмолвны, как бездонные глуби­ны неба. Говорят, что волны вздымаются на мелководье. Страсти крикливы, каждая страсть агрессивна, она хочет покорить себе всю душу и взять в плен весь ум. От напора страстей ум начинает колебаться, как огонь светильника при порывах ветра.

Духовные чувства, напротив, делают ум более ясным, а мышление более глубоким и проницательным. Душа строит модели исти­ны, она гадает об истине и затем верит в соб­ственные изобретения. И это - принцип субъективной оценки достаточности доказа­тельства. Дух ищет истину за гранью эмоций и рассуждений, вернее - он ищет те внутрен­ние условия, которые дают ему возможность видеть истину через соприкосновение с ней. Здесь не сумма доказательств, а чувство дос­товерности, которая может быть даже более реальной, чем при восприятии мира через сенсорику. Душевная религиозность прояв­ляет себя через возбуждение, энтузиазм, вдохновение, иногда через состояние экста­за. Проявление духа в религиозном пережи­вании иное. Это - чувство освобождения, просветления и преображения. Здесь нет эмоциональных «перехлестов», сами чувства приобретают какую-то тонкость и прозрач­ность. Они похожи на воды глубокого водо­ёма, которые в своём бесшумном движении кажутся неподвижными.