«...Иисус Наставник, помилуй нас!»
Душевно-религиозные чувства оставляют после себя тонкий смрад гордости, ощущение какой-то мутной сладости, порождают представление о собственном избранничестве, и человек даже может со слезами благодарить Бога за то, что Он сделал его непохожим на других. После душевных переживаний в душе крепнет мысль о какой-то особой миссии для которой человек якобы предназначен, растёт скрытое самолюбование и, что особенно характерно, жажда внешних знаний, даже под видом религиозных знаний. Эту, внешнюю, информацию человек хочет усвоить и хорошо запомнить, чтобы блеснуть ею перед другими. Иногда такой человек, прочитав о добродетели смирения и не поняв, что смирение надо скрывать так же, как и другие добродетели, начинает смиряться напоказ, ожидая от окружающих рукоплесканий. В этом псевдорелигиозном вдохновении нет одного - искреннего и глубокого покаяния. После таких душевных восторгов человек обычно впадает в мечтательность, он словно бы пишет в своём воображении какую-то героическую поэму, главным персонажем которой является он сам.
Духовно-религиозное переживание - иное: человек освобождается от туч помыслов. Страсти и эмоции уходят из поля сознания куда-то в тёмные углы души. Образно говоря, они ложатся за дверью сердца, как прирученные львы. Человек ощущает полноту бытия, как будто само время останавливается, получив новую объёмность и глубину. Ещё одно отличительное свойство этого состояния: исчезают сомнения и противоречия, не возникает никаких вопросов, всё становится ясным, даже малое приобщение к благодати даёт великую неизреченную радость. Человек не ищет внешней информации, она кажется ему каким-то диссонансом, как скрежет металла по стеклу, человек хочет одного - побыть с самим собой, а вернее - с благодатью, которую он ощутил в своём сердце.
Человек переживает чувство покаяния, но при этом без всякого драматизма. Само покаяние, сливаясь со смирением сердца, звучит как ответ на любовь Божию. В этом состоянии мышление становится ясным и память приобретает особую силу и чёткость.
Во время душевно-религиозных переживаний человека могут осенять блестящие мысли (но это лишь потешные огни, которые быстро гаснут, не оставляя следа), и к ним нередко примешиваются остроумные шутки и каламбуры, как будто стрелы, направленные в стан врагов веры. В некоторых, к счастью редких, случаях псевдорелигиозное состояние переходит в визионерство, человек начинает создавать картины на религиозные темы, он живёт в мире своего воображения и считает это небесной реальностью чуть ли не Откровением и Божественным даром. У человека, утвердившегося, как бы укоренившегося, в ложный мистицизм, изменяется отношение к окружающим, оно становится или слащаво-сентиментальным, когда показная ласковость пропитана не любовью, а скрытой сексуальностью, или, наоборот, дерзким и требовательным. Духовная религиозность отличается от душевной стремлением не к словесному самовыражению, а к безмолвию и молитве. Эта молитва лишена эмоционального драматизма и эффективности. Основа её - благоговение. Человек в минуты молитвы ощущает, что Бог - это всё для него, а он без Бога - ничто. Он молится, прежде всего, о вечной жизни, о прощении своих грехов, он чувствует себя нищим, который протягивает руку за подаянием; в то же время он ощущает в этой нищете свое богатство. Молитва, ещё раз напомним,- это диалог, молитва не остаётся без ответа, но ответ - это, прежде всего, не изменение внешних условий, а пробуждение самого человека. Душевная молитва эмоциональна и страстна, там просят преимущественно то, что принадлежит Земле. Там ищут не Бога, а «от Бога», там хотят изменить Промысл Божий без изменения самого себя. Такая молитва является не потребностью духа, а потребностью ситуации, положения, нужды (в некоторых случаях - своего настроения). Душевная молитва не чувствует Бога как Живую Личность, а обращается к Нему как к персонифицированному энергетическому Центру вселенной. Но даже такой молитве не благоволит современная интеллигенция.
А ведь слово молитва происходит от «молить», «умолять»*, но для интеллигента умолять - это признак слабости и малодушия. На самом же деле отчуждение от молитвы - это симптом гордости, окаменения сердца, вот почему даже слово молитва вытесняется из лексикона интеллигенции другим, модным, словом - медитация.
* Ср. старославянское молити, латинское deprecari - с тем же значением.
Вместо того чтобы сгибать свою медную шею, человек, удобно сев в кресло или на скамью (а это один из атрибутов католической церкви и протестантской кирхи, который на Западе стал проникать и в православные храмы), начинает медитировать, размышлять над каким-либо изречением, или рассматривать какой-либо образ, или повторять какие-либо, порой и непонятные ему, слова. Так что если молитва, как мы уже знаем,- диалог, то медитация - это монолог, обращённый к самому себе. Медитируя, человек не выходит из поля своего «это», а это как раз и устраивает современного интеллигента.
Есть особый вид медитации - психотерапия, методология которой прямо противоположна христианскому пути к Богу через покаяние. Человек внушает себе, что он здоров, что он обладает высокими достоинствами, вместо того, чтобы лечить болезнь, вместо того, чтобы искоренять свои страсти. Психотерапия - это сознательное введение человека в мир иллюзий, это - обольщение человека посредством его же собственной гордыни, это - ложная анестезия, на время снимающая боль (симптом болезни), после которой не излеченная, а только закрытая от сознания человека болезнь проявляется с новой силой. Мы считаем медитацию разновидностью гипноза, который открывает к душе человека доступ тёмным силам и, как всякий гипноз, разрушает психику человека изнутри. Если медитацию можно определить одним словом, то этим словом будет антимолитва.
Когда мы говорим о том, что интеллигенту сложнее прийти к Православной Церкви, чем простому человеку, то мы вовсе не хотим сказать, что в неучености есть некая духовная элитарность. И речи не идёт о какой-то «новой» кастовой иерархии, только перевёрнутой вверх ногами! Мирское образование, мирские знания, изящество мышления и речи, подобное изяществу манер, принадлежат душевному плану. Это всё - свет человеческого интеллекта, для которого духовный мир так же непроницаем, как для физического света - интеллектуальный мир. Но в области духа различия между людьми теряются. Ребёнок и умудрённый жизнью старец, философ, написавший десятки книг, и простой крестьянин, профессор, читающий лекции с университетской кафедры, и старушка, стоящая у дверей храма,- не имеют преимущества в богопознании. Но если человек будет гордиться и надмеваться своим знанием, если он захочет подойти к вере с привычными для него дискурсивностыо и аналитикой, то его ждёт поражение. Свет своего интеллекта гордец примет за духовный свет и будет блуждать по лабиринтам, думая, что он стоит у истоков истины. Золотая цепь евангельских Блаженств начинается с заповеди о нищете духа. Интеллектуал, посчитавший, что он духовно богат, сорвался уже с первой ступени. Когда мы говорим о современной интеллигенции и искушениях, стоящих перед ней, то имеем в виду не интеллектуальные знания, а гордость знаниями - гордость, в которой она (интеллигенция) превзошла своих отцов. По-настоящему интеллектуален тот, кто осознаёт ограниченность и условность своих знаний. Блестящий знаток античной философии преподобный Иоанн Дамаскин* увидел свою духовную нищету и отдал себя на послушание простому старцу, чтобы выучить алфавит духовной жизни.
* Иоанн Дамаскин, прп. (f ок. 780) - учитель Церкви.
Имеются ли ещё какие-нибудь препятствия, кроме гордости, мешающие интеллектуалу прийти в Церковь? Нам кажется, что это - метод, или стиль, мышления. Интеллигент идёт от частного к целому. И разумеется, никогда не достигает целого. Он наблюдает явления, обнаруживает закономерности, строит гипотезы и изобретает. Но феномены - это только фрагменты бытия, сумма феноменов никогда не будет равна ноумену вещей, в то время как ум интеллектуала привык моделировать, и, даже веря в Бога, он склонен производить богословское моделирование Божества, то есть иметь дело со своим интеллектуальным произведением.
Возникает вопрос: что же мешает интеллектуалу, осознавшему, что путь к Богу - это, прежде всего, мистический путь? Ему нужны огромные усилия, чтобы сконцентрироваться на молитве. Ученый привык размышлять над темой. В молитве - общаются, образуют духовную связь, ищут единства на личностном плане - человеческая душа и Божество,- через молитву конечное отражает в себе образ бесконечного и сотворенное включается в бытие абсолютного. Ум интеллектуала испытывает здесь постоянный соблазн - заменить молитву медитацией, где он оказывается в своём привычном ментальном русле.
Но медитативная молитва - это только тень молитвы. Она не может насытить человеческого духа, она не может озарить глубины сердца, более того, она не может обуздать человеческие страсти. Это всё тот же холодный интеллектуальный свет. Человек видит разительное несоответствие между тем, что он вычитал в книгах о молитве, и своим наличным состоянием. Интеллигент похож на человека, который хочет вырыть колодец, но, вместо этого, стучит бесплодно киркой по неподдающемуся камню и, вконец ослабев в своих усилиях, забрасывает работу. Более того, интеллигент обвиняет не себя, а само святоотеческое учение о молитве, которое не принял (или не понял), и, не пожертвовав ничего для молитвы, считает, что он не получил обещанного.
Следует помнить о трёх условиях молитвы. Первое условие - это покаяние,- когда слова молитвы как бы сливаются в один вопль: «Помилуй». Второе условие - борьба со своими страстями, и особенно - с гордыней; человек должен увериться в Боге и разувериться в себе: «Я - ничто. Ты - всё». Третье условие - контроль над поступающей информацией. То, что не является необходимым, является лишним и обременительным. Без ограничения сенсорного восприятия слова молитвы перестанут быть слышны самому человеку. Они заглохнут в шуме и жужжании помыслов.