Среди внутренних (не менее грозных, чем внешние) противников Церкви можно выделить три большие группы. Долгое время, несмотря на фактическое отделение, Церкви угрожала опасность со стороны синагоги. Среди христиан иудействующие были первыми неправославными, составлявшими идеологически определенное направление, в основании которого лежала приверженность ветхому Закону в ущерб исполнению новой заповеди. Уже сами Евангелия, апостольские послания и другие произведения раннехристианской письменности свидетельствуют о тенденции постепенного преодоления кровного родства ради утверждения в духе Христовом. Антииудейская полемика, по мере обособления христианства от иудейства, становилась все более теоретически определенной. По тому вниманию, которое христианские авторы уделяли этому вопросу, можно судить о постоянном напряжении в отношениях Церкви и синагоги. Около 140 года Аристон из Пеллы написал «Диалог Ясона и Паписка о Христе» — по всей видимости, самую раннюю работу, специально посвященную антииудейской полемике. Иустину Философу принадлежит «Диалог с Трифоном Иудеем». Аполлинарий Иерапольский выступил с сочинением «К иудеям». Также ритор Мильтиад в царствование Марка Аврелия написал две книги, посвященные антииудейской полемике. Между 198 и 206 годами Тертуллиан создает сочинение «Против иудеев». Имеются некоторые признаки внимания к христианскому вопросу и со стороны синагоги. Об этом можно судить по высказываниям законоучителей в Талмуде, по упоминаниям некоторых имен в христианских текстах; также именно в период становления христианства наиболее интенсивно шел процесс кодификации иудейских священных книг и формирования корпуса талмудической литературы.

Серьезную опасность для христианства представляли многочисленные гностические учения, являвшиеся, по сути, неким философско- мистическим компромиссом между христианством и чуждыми ему религиозными взглядами и системами, причем христианский компонент в гностической системе зачастую не занимал главенствующих позиций. Против гностиков писали Ириней Лионский («Изобличение и опровержение лжеименного знания», или «Против ересей» — ок. 180 — 185 гг.), Ипполит (10 книг «Опровержения всех ересей», или «Филосо- фумены», написано после 222 г.), также Епифаний («Собрание всех ересей», ок. 374 — 377 гг.). Некоторым писателям принадлежат работы по опровержению отдельных гностических систем (напр., Тертуллианом написаны работы «Против Маркиона» и «Против валентиниан»), Взаимоотношения христианства и гнозиса неоднозначны. Однако, безусловно, гностики испытывали к христианству гораздо больше расположения, чем обыкновенные язычники, и были по–своему его сторонниками.

Третью группу составляют различные ереси на почве собственно христианства, которые глубинно связаны с гностической и иудейской идеологией, но при этом гораздо ближе подходят к самому существу христианской Церкви, искажая одну из сторон ее вероучения. Наиболее значительны для данного периода лжеучения докетов, монархиан (динамисгов и модалистов), монтанистов, донатистов и ариан.

Богословие более ранних апологий, в отличие от сочинений внутренней ориентации, ставило своей целью формирование общего представления о христианстве в глазах язычников, трактуя преимущественно основополагающие вопросы и пытаясь при этом говорить на понятном для аудитории языке. По своим задачам оно было своего рода начальной «азбукой» для непосвященных, способных исследовать новое учение о Боге только путем рассудочного, «побуквенного», постижения, а не живой веры. С этой точки зрения богословие ранних апологетов имеет исключительное значение любого элементарного подхода. Однако, с другой стороны, многие из них, трактуя вопросы христианского вероучения философски, тотчас вступали в диалог или спор с общепризнанными авторитетами в этой области. Это обстоятельство обязывало их к величайшей интеллектуальной основательности, заставляя, несмотря на «служебные» и внешние для христианской веры задачи, касаться самых существенных сторон вероучения Церкви. Более поздние антихристианские полемисты, засвидетельствовавшие в своих трудах тщательнейшее знакомство с христианством, провоцировали еще более пристальное осмысление и более высокую степень подробности в изложении вопросов вероучения. Известно, например, какие обвинения воздвигнул перед своим будущим оппонентом Келье, выступая от лица всего образованного язычества.

Принимать то или иное учение, писал он, следует доверяясь разуму или разумному руководителю (Contra Celsum. I, 9). Девственное рождение достойно только насмешек (ibid. I, 28; I, 37). Столь же наивны вера в адский огонь и в воскресение мертвых (ibid. Й, 5). Крестное страдание и смерть могут доказать только бессилие бога, что немыслимо (ibid. П, 24). Странно, что в религиях, происходящих из одного корня, наблюдается расхождение по одному из центральных вопросов, явился ли уже Мессия или еще нет (ibid. Ш, 1). Образованный, мудрый и разумный человек считается у христиан дурным (ibid. Ш, 44). Призывающие к участию в языческих таинствах обращаются к тем, у кого руки чисты и речь разумна, у кого душа свободна от зла, кто живет хорошо и справедливо; таким людям они обещают отпущение грехов; кого же призывают христиане? Тех, кто грешен, неразумен, несовершенен, именно их ждет Царство Божие (ibid. Ш, 59). Сошествие Бога на землю нелепо, как буд-

2 Раннехристианские алологетьг то бы он не всеведущ и без того не может исправить человечество (ibid. IV, 3). Уже и до христиан все наслышались о потопах и пожарах, в то время как мир безначален и неразрушим (ibid. IV, 11). Бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего делать вопреки законам природы (ibid. V, 14). В христианской Церкви есть разделения и споры как свидетельство незнания ею истины (ibid. V, 62). Учение о диаволе — чушь (ibid. VI, 62). Весьма наивна христианская космогония, в том числе создание человека (ibid. VI, 49).

Философия, с которой нарождающемуся богословию надлежало прийти к частичному соглашению, по преимуществу представляла собой платонизм в области метафизики и стоицизм в области этики. Источники этого круга были подвергнуты избирательной коррекции, но в целом использовались для положительной аргументации.

Особое значение для апологетов имели те места из Платона, в которых содержались суждения о благости [33], неограниченности и всемогуществе [34] Бога, о Его единстве [35], учение об отношении материи, идеи и демиурга [36], о тождественности и причинности [37], об источнике движения [38], о единстве и целостности [39], о свободе человеческой воли [40], о воздаянии после смерти [41], а также некоторые этические принципы [42], выдвинутые Платоном как следствие его теоретических рассуждений. Характерно, что платонизм полагался общим основанием и третейским судьей в спорах языческих и христианских полемистов. Положения Аристотеля привлекались гораздо меньше [43]. Из философии Стой внимание апологетов привлекало учение о единстве Бога, о космогоническом процессе и творческой роли логоса в нем [44], а также учение о слове и истолковательные этимологии [45]. Широкое применение нашло пифагорейское учение о числах [46]. Традиционная натурфилософия обычно либо подвергалась критике как выражение идеи природного детерминизма, либо давала примеры некоторых первоначальных интуиций свойств Бога в христианском понимании [47]. Греческая мифология, рассматриваемая в плане философском, как правило, служила источником отрицательной аргументации, давая примеры безнравственности или наивности языческих представлений о божестве. Однако из эпических и трагических поэтов, пересказчиков и одновременно творцов мифов, иногда извлекались и положительные суждения, подтверждавшие христианскую точку зрения.

Оправдание религии перед лицом образованности всегда грозило утратой главного преимущества первой — несказанносги и тайны отношения к божеству. Эллины, по слову апостола Павла, искали мудрости, и для них проповедь Христа в ее последнем основании была безумием, хотя «немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор 1: 25). Тертуллиан сформулировал само собой разумеющийся принцип: «Что общего между Афинами и Иерусалимом?» Также Ориген начинает свою апологию с оправдания самой возможности произнести слово в защиту истины, в то время как Сам Иисус Христос, будучи обвиняем и лжесвидетельствуем, молчал. С этой точки зрения логически более последовательной была позиция полного отрицания греческой мудрости и пользования ею при изложении истины христианства. В этом смысле богословие апологетов, как и в конечном счете христианское йио–словие вообще, есть опыт невозможного, в уповании на чудо. Взаимная чуждость восточного по происхождению верования (с присущими ему чертами иррациональности) и свойственного образованному эллину рассудочного подхода к религиозным вопросам преодолевалась по возможности осторожным прививанием одного к другому, без утраты свойств первого, с приданием соответствующего направления второму.

Критика языческих представлений о божестве осуществлялась по нескольким направлениям. Прежде всего, апологеты доказывали ограниченность богов, которым создатели мифов приписали все человеческие свойства, не исключая пороков [48]. При этом устанавливалась прямая связь между божественным и человеческим непотребством у язычников. Так, слово 6cu|iG)v («бес», «демон») приобретает на почве христианства специальное значение[49]. На этом фоне излагаются христианские представления о Боге, Его бытии и атрибутах, главные из которых нерожденность, вечность, беспредельность, бесстрастность, непознаваемость [50]. Бога возможно созерцать по Его творениям [51], не отождествляя при этом с природой.

Некоторые апологеты прямо утверждали идею творения ex nihilo («из ничего») [52], преодолевая бытующее философское мнение о равно- чинности Бога и материи. На месте связанной с этим античной идеи детерминизма (греч. е1царц, ёут, ауаукц, лат. fatum) воздвигалось учение о Провидении Божием [53]. Апологеты впервые приступили к разработке понятия христианской Троицы[54], отношения Ее лиц[55] и сочетания понятий троичности и единства [56]. Большое значение придавалось вопросам христологии. Апологеты устанавливали прямую связь между ветхозаветными пророчествами и исполнением их с пришествием Иисуса Христа [57], который родился от девы [58] и был истинным Сыном Божиим [59].

Были сделаны первые попытки прояснения вопроса о соотношении божественной и человеческой природы в Нем[60], утверждалась мысль о предсуществовании Слова[61] и Его идентичность с ветхозаветным Словом Божиим [62], что также имело нечто общее с идеей творческого логоса у сгоиков [63]. Особо разрабатывался вопрос о роли Иисуса Христа в спасении [64], об искуплении грехов [65] и воскресении [66]. Стоическому пессимизму в понятии о роли человека и предопределенности его судьбы было противопоставлено учение о свободе воли [67] и о бессмертии души, придающем смысл земному существованию, а также об образе и подобии Божием в человеке [68]. В качестве непременного основания для постижения истин веры подчеркивалось условие чистоты сердца, что само по себе отрицало мудрость мира как единственный для образованного язычника авторитет [69]. Также одной из наиболее актуальных тем была проблема первородного греха [70] и существования зла в мире [71].

Несмотря на внешнюю ориентацию, богословие апологетов имело первостепенное значение для оформления целостного христианского вероучения, то есть для самой Церкви прежде всего. Следует учитывать особенности авторов как писателей и мыслителей, а также принимать в расчет то, что им первым суждено было проходить этот путь. Впоследствии некоторые их суждения подверглись переосмыслению с позиций позднейшего, более разработанного и упорядоченного богословия, с точки зрения догматов, определенных соборным сознанием Церкви. Однако возникшие несовпадения имеют частный характер, лишь подчеркивая общую объективную значимость апологии как целостного явления в истории раскрытия христианского вероучения.

5. Основная литература