свш^;|щддаяных>с^№сот (фз^Щ*

; >Анэ^наируй ^rofF jTejKC®,. следуег. лйбратщ^; эщ^авде, дао яема;«воли многах* «. завис^оет отнее даря Подаляетея^ Мелитовдне еддаож;

— а 1. л?,:'. и и- и; Г. Ж'<г. о ч ' чн\о '/гмпп ii >id; '"■!!>; i1» — "; п

12 Dvornik F. Early Christian and Byzantine Political Philosophy: Origins and Background. — Washington, 1966. — Vol. II. — P. 586. r -,, и1 v \ ды. С нее практически начинается «Слово»: «и считают, что праведность в том, чтобы заблуждаться вместе с большинством (букв,«многими», sagya)» (22). И несколько ниже: «чтобы не было извинения тем, кто из стыда перед многими заблуждаются вместе с ними Ибо тем, кто стыдится жить, придется (ananqa) умереть» (23). Но только в приведенном фрагменте становится ясно, что, собственно, имеется в виду. Автор «Слова» имеет дело с ситуацией, когда правитель в определенной мере зависим от своих подданных и ответствен перед ними. Однако в интересах проповеди эту зависимость нужно снять, так как она не дает возможности царю стать «зачинателем всех благ» для своего народа. Чем же в этом случае обеспечивается, по мысли Псевдо–Мелитона, выполнение монархической властью своих обязательств перед подданными («не согрешать против людей, подвластных ему»)? Ответ очевиден: царь отвечает за свои действия перед Богом и будет за них судим. В этих взглядах намечена тенденция к выработке религиозной санкции царской власти уже в пределах христианства. Значение этого факта трудно переоценить, если вспомнить, что данное сочинение создавалось в то время, когда ни греческие, ни латинские христианские писатели не могли и мечтать о том, чтобы во главе государства стал их единоверец. В Сирии, а точнее в Эдессе, положение было несколько иным (об этом еще будет сказано).

Конечно, о сколько‑нибудь артикулированной «политической ортодоксии», о чем‑то подобном византийской императорской идеологии, какой мы ее знаем уже с IV века, здесь говорить не приходится. Отсутствуют прежде всего такие важные элементы, как представление о божественном происхождении царской власти (как института и применительно к каждому отдельному государю), а также об ответственности правителя перед Богом за свой народ (т. е. за его правоверие). Тем не менее неизвестный сирийский автор делает огромный шаг в направлении, которое затем приведет к Евсевию Кесарийскому с его известной доктриной христианской империи. Шаг этот заключается в следующем.

Индивидуальное обращение человека, которого он увещевает, не является для Псевдо–Мелитона конечной целью. Через посредство своего царя весь народ должен бьггь приведен к истинной вере. Насколько нам известно, это первый случай появления в христианской литературе идеи, которой суждено было столь великолепное будущее — от Трдата до св. равноапостольного князя Владимира. Свидетельство Псевдо–Мелитона может послужить немалым подспорьем тому, кто хочет понять, что же имел в виду Евсевий, называя Константина ётакояо^, t®v ёкто<;. Анализ текста «Слова» показывает, что концепция эта для автора не случайна и не обусловлена простым воздействием внешних факторов, но весьма прочно коренится в его социальных воззрениях. Как было уже показано, Псевдо–Мелитон считает, что в обществе существуют два рода людей, один из которых направляет другой. Применительно к языческим культам он рассматривал сггрица- тельные стороны такого положения (когда власть имущие поддерживают в простых людях идолопоклоннические заблуждения с тем, чтобы извлечь для себя материальную выгоду), а здесь разворачивает его положительные потенции. Вряд ли можно считать случайным, что схожие представления обнаруживаются и у современника Псевдо–Мелито- на — Бардесана. В «Книге законов стран» говорится о мудрых царях- законодателях, изменяющих в лучшую сторону обычаи целых народов. Вот одно из высказываний Бардесана: «Тот, кто властвует над самим собою, повинуется закону, который положен для него другим, который тоже обладает властью над собою» [404]. Однако нужно признать, что в Псевдо–Мелитоновом «Слове» те же мысли относительно роли царя в избрании народом веры и образа жизни высказаны с гораздо большей четкостью. И если принять предположение, что сочинение это действительно писалось для Абгара VIII, придется признать, что правление этого монарха (о котором до сих пор спорят, был ли он христианином, сочувствующим христианству или иудействующим [405]), дало сильный толчок христианской политической мысли, предвосхитивший многое из того, что вышло на поверхность лишь столетие спустя (сюда же можно отнести и возникновение легенды об Абгаре, которая дошла до нас в редакции конца IV — начала V в.). Вместе с тем следует заметить, что почва для появления подобных взглядов была на Ближнем Востоке весьма благоприятной.

Представления о религиозной функции царя как спасителя своего народа прослеживаются с Ш тысячелетия до P. X., они были присущи и эллинистической политической философии (вспомним титул 0оатг(р). Поэтому особого внимания заслуживает фраза о царе, который «спасает (nprq) народ, что под рукою его» (29, 9—10). Ведь корень PRQ (спасать, искупать) в позднейшей сирийской литературе в подавляющем большинстве случаев означает сотериологическую миссию Христа (особенно существительные parqa, pariiqa, прилагательное paruqaya). Не исключено, что и в начале Ш века у него могли быть сильные религиозные коннотации. И все же у Псевдо–Мелитона, нам кажется, такого рода воззрения присутствуют лишь в «снятом» виде. Дело в том, что никакой сакрализации царской персоны в «Слове» нет, более того, завершающая фраза гласит, что даже если собеседник Псевдо–Мелитона исполнит все, что тот ему советует, Бог не почтит его больше, чем других праведников. С другой стороны, взгляды нашего автора в точности отражают основные характеристики месопотамского представления о царе, которые Г. Франкфорт формулирует следующим образом:

«Царство было чем‑то происходящим не от людей, но приданным обществу богами; царь был смертный, сотворенный, чтобы нести сверхчеловеческое служение, которое боги могли в любое время отнять и вручить другому»; [406] «Царь был смертным, на которого возложено тяжкое бремя руководства человечеством в его рабском состоянии» [407].

В анализируемом отрывке встречается также мотив, довольно обычный для ранних апологетов, — о том, что истинная вера способствует миру и спокойствию в государстве. Однако и тут у Псевдо–Мелитона мы видим несколько иную трактовку — христианство благоприятствует миру и спокойствию в первую очередь потому, что гармонизирует отношения между царем и его подданными. Здесь тоже намечаются некоторые параллели с византийской имперской идеологией.

Еще один вопрос, который необходимо затронуть в этом исследовании, касается отношения автора «Слова» к Риму и римским императорам. Дело в том, что в тексте имеется фрагмент (частично он уже цитировался), который позволяет сделать довольно любопытные выводы. Приведем его теперь уже целиком:

«Вот и сейчас они почитают и поклоняются изображениям кесарей более, чем прежним [идолам]. Ибо от этих их прежних идолов налоги и подати идут кесарю. Поэтому убивают тех, кто презирает их и уменьшает доход кесаря» (24).

Интересно, что Псевдо–Мелитон говорит это в доказательство того, что идолы не суть боги. Но ведь для христиан Римской империи культ императоров был важнейшей составной частью язычества, и притом самой опасной, если не в смысле воздействия на умы, то, во всяком случае, как постоянная зона конфликтов с государством. Псевдо–Мелитон же воспринимает поклонение кесарям как нечто принципиально отличное от обожествления умерших царей, так что само по себе высокое положение культа императора доказывает, что прочие культы посвящены тоже не богам, а умершим людям. По–видимому, это объясняется тем, что автор «Слова» предполагает в своем собеседнике настолько высокое и отвлеченное понятие о Боге, что не допускает мысли, будто богом можно считать живого человека (тот же Г. Франкфорт, между прочим, убедительно доказывает, что в древней Месопотамии поклонение царским статуям вовсе не означало в собственном смысле обожествления царей [408]). Так или иначе, использование подобной аргументации показывает, что реальная ситуация в Римской империи Псев- до–Мелитону была известна плохо. Особенно это видно из того, что преследования христиан (а именно последних, скорее всего, следует подразумевать под «презирающими идолов») обусловлены лишь тем, что они «уменьшают доход кесаря», между тем как главным обвинением против них в Римской империи был как раз отказ воздавать божеские почести императорским изображениям. Такая частичная осведомленносгь также свидетельствует о том, что произведение, приписанное Мелитону Сардскому, создавалось в одном из пограничных полунезависимых царств, но не на римской территории непосредственно.

Таким образом, в сочинении, называемом условно «Апологией» или «Словом» Псевдо–Мелитона, разработана довольно последовательная концепция, рассматривающая язычество в том числе как сознательный обман со стороны сильных мира сего, преследующих своекорыстные цели. В этом смысле, однако, идолопоклонство служит и фактором, укрепляющим власть земных царей (обожествление умерших правителей также можно связать с этими целями). Псевдо–Мелитон четко различает между теми, кто почитает языческих богов по неразумию и заблуждению — для них идолослужение есть только бессмысленная растрата их достояния, и теми, кто руководствуется скорее расчетом. Демонстрируя весьма трезвый и прагматический подход, неизвестный сирийский автор предлагает своему адресату — царю взамен утрачиваемых вместе с язычеством выгод те преимущества, которые может принести устроение царства на началах истинной религии. Это устроение основывается на ответственности царя и подданных перед Богом, в том числе и за соблюдение обязательств по отношению друг к другу. На царя возложена и особая миссия — стать зачинателем обращения своего народа. Несмотря на то, что ситуация, отразившаяся в «Слове», была характерна не для самой Римской империи, но для одного из пограничных царств (вероятнее всего, Осроены), идеи, содержащиеся в этом памятнике, очень важны как прообразы многих существенных черт христианской политической идеологии.

Евсевий Памфил. Против похвального слова, написанного Филостратом в честь Аполлония, по поводу сделанного Иероклом сопоставления между Аполлонием и Иисусом Христом