Говорит и святой Иустин: «Небесная благодать до всех достигает, но не в равной мере. Хочет Господь всех спасти, но не освятить».[189] Однако из‑за этого не вообрази, что ты неблагополучен, раз не можешь во плоти твоей, как святые, сурово подвижнически пожить. Можешь ведь твое спасение совершить теплым вожделением и тщанием внутреннего делания со смирением — и этим угодить Богу. Ведь порфироносный пророк не «алкал я», не «бдел я», не «на земле я ле- гах», но «смирихся, — рече, — и спасе мя» Господь.[190] И паки святый Кассіанъ рече: «Всякимъ убо тщаніемъ дару разсужденія поищемъ[191], сіе бо имать крепость сохранити. Источнику убо мати бездна есть, разсужденію же — смиреніе. Не сущу бо свету, вся мрачна суть; и не сущу смиренію, вся наша суетна».

Како же можемъ сіе стяжати? Но слышим Господемъ реченное: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5). Помолимся убо Ему[192] усердне, да подаетъ намъ во всехъ нашыхъ деланіихъ имети смиреніе, еже от веры и страха Божія, кротости же и совершенна нестяжанія обыче бывати, имиже и совершенная любовь исправляется благодатію и человеколюбіемъ Господа нашего Ісуса Христа, Ему же и слава во веки аминь.

ПРИ СИХЪ УБО «НАДСЛОВІИ» И «ПРИСТЕЖЕНІИ > ДЛЯ СЛОВЕСЪ, ИХЪ ЖЕ МАЛО ВЫШЕ ВЪ «ПРИСТЕЖЕНІИ >[193] РЕКОХОМ, УПОМИНАЯ О ВНУТРЕННЪМЪ ДЪЛАНІИ, РАЗСУДИХОМЪ О ОНОМЪ ВЪКРАТЦЪ ПОЛОЖИТИ здъ.

И ныне убо тому начало.

Благослови, отче!

«Яко[194] несть наша брань къ плоти и крови, но къ началомъ и влас- темъ и к миродержителемъ тмы века сего, къ духовомъ злобы подне- беснымъ».

Воини убо земнаго царя носятъ мечь, готови суще и искусни на брань противу супостатовъ. Носятъ же мечь таковъ и не сущіи воини за единъ точію обычай, а не на приуготовленіе къ брани, ни же бо веда- ютъ искусъ противоборствовати врагомъ. Сему по всему совершенъ есть образъ и нашей духовной брани, о нейже ныне предлежит слово. Всякъ бо, отрицаяйся мира и бываяй мнихъ, приемлет вкупе и мечь духовный аки воинъ Христовъ и исходитъ на брань противу духовъ злобныхъ. Къ немуже и речеся въ часъ постриженія: «Пріими, брате, жал», но «смирился, — сказал, — и спас меня» Господь (Пс. 114, 5). И еще святой Кассиан сказал: «Со всяким тщанием дара рассуждения поищем, ибо это может сохранить нашу крепость. Мать источника ведь бездна, а рассуждения — смирение. Когда нет света, все в темноте; а когда нет смирения, все у нас суетно».[195]

Как же мы можем его стяжать? Услышим же Господом сказанное: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). И помолимся Ему усердно, да подаст нам во всех наших делах присутствие смирения, которое от веры и страха Божия, кротости и совершенного нестяжа- ния обычно бывает, каковыми и совершенная любовь достигается благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому и слава во веки, аминь.

ПРИ ЭТИХ «НАДСЛОВИИ» И «ПРИСТЕЖЕНИИ» РАДИ СЛОВ, КОТОРЫЕ НЕМНОГО ВЫШЕ, В «ПРИСТЕЖЕНИИ», МЫ СКАЗАЛИ, УПОМИНАЯ О ВНУТРЕННЕМ ДЕЛАНИИ, РАССУДИЛИ О НЕМ ВКРАТЦЕ ИЗЛОЖИТЬ ЗДЕСЬ. И ныне тому начало. Благослови, отче!

«Потому что наша брань не против плоти и крови, но против начал и властей и мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 12).

Воины земного царя носят меч, будучи готовы и искусны воевать против врагов. Носят такой же меч и не настоящие воины, следуя единственно только обычаю, а не для готовности к брани, ибо не имеют опыта в противоборстве врагам. Это — совершенный во всем образ и нашей духовной брани, о которой ныне предстоит слово. Ибо всякий, отрекающийся мира и становящийся монахом, принимает вместе с этим и меч духовный как воин Христов и исходит на брань против духов злобных. Ему ведь говорится в час пострига: «Прими, брат, “мечь духовный, иже есть глаголъ Божій”, его же и, нося и во устнахъ твоихъ, уме же и въсердце, глаголи непрестанно: “Господи Ісусе Христе, Сыне Божій, помилуй мя!”».

Но, о времени нашего! Како мнози, негли же и вси, носятъ сей мечь за единъ точію обычай, а не на каковую бранную потребу! Не обучаю- щеся бо, како сей пред очима враговъ обращати и пожизати темъ, аки пламенемъ, просто и плотско сей употребляютъ, а не действително. Сиречь, за едину славу Псалтири едину вервицу, а за кафисму три чтуще, скончаваютъ число внешняго моленія. Множайшіи же, и въ конецъ отложившеи сей «глаголъ Божій», паче же реіди пламенное оружіе, хранящее вратъ сердечныхъ, да воинствуют[196] единымъ псалмопеніемъ, канонами же и тропарями, яже суть церковная пре- данія, мняще, яко сія святая и пятословная[197] молитва простымъ и некнижнымъ мнихом[198] умышлено есть за правило. Их же таковое неправое мненіе исправляя и низлагая, во святыхъ Сумеонъ архі- епископъ Селунскій предаетъ и законополагает всемъ архіереемъ, архимандритомъ, игуменомъ и священноинокомъ, іереемъ, діяконом, мнихомъ и мірскимъ человекомъ, всякій чинъ и художество имущим, въместо всякаго правила, аки свое дыханіе и животъ, сію святую молитву Ісусову во уме и устнах действовати на всякъ часъ и время, аще и не могутъ художнаго действа тоя познавати, то бо есть дело, рече,[199] единыхъ мниховъ, отрекшихся міра.

Аще же и Великій Василій повелеваетъ некнижному монаху сею Ісусовою молитвою совершати правило числомъ и не художно, разу- мети подобаетъ, яко необученымъ, негли же и мирскимъ, законопо- лагаетъ сіе, яко да и сіи по мере своей славословят Бога, а не праздни будутъ.

Носяй же мечь свой, или «глаголъ», в разуме, по внутреннему вни- манію, весть время, когда обращати его на враги и молится на прило- ги злыя, и страсти, и помыслы, или за грехи своя. Со временемъ же, по некоему обстоянію[200] и невнятію поползаяся словомъ или яростію, оком же и похотію, или тщеславіем и мненіемъ и подобными симъ, ихъ же ради ударяемъ бывая своею совестію и, не стерпевая тоя обличения, обращается к Богу, каяся и моляся от сердца и ума, ища “меч духовный, каковой есть глагол Божий” (Еф. 6, 17), и, нося его во устах твоих, уме и в сердце, говори непрестанно: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!”».