У меня все без перемен. По–старому служим, занимаюсь много и с увлечением. Думаю, вспоминаю, надеюсь, жду… Осень ясная, но уже холодная. Деревья сильно облетели. Неделю назад ходили с Ниной на целый день в лес. Забрались в самую чащу. Лежали на земле… Читали Вяч. Иванова и Блока. Ну вот, кажется, после этого она и прихворнула. В наказание за поэзию — проза. Был у больницы. Акации облетели. И большие тополя тоже, и листья уже успели перержаветь на земле… Вчера миновало полтора года со дня моего ареста, а через 3 дня, 26–го, годовщина, всего ведь вторая только, со дня вступления под сень Златоустовского храма. А ведь эти дни как раз два года назад были в Ворзеле…

25.9.1924. День преп. Сергия

Краснококшайск

Без перемен, тихо и равномерно проходит жизнь, без событий, струится, как ровный поток: трудно о ней рассказывать. Если бы вы знали только, как уединенно и тихо, тихо живем теперь. Никого, никого не видим, только вот авва приходит на служения. И если бы не он, кажется, разучились совсем говорить по–человечески, потому что друг с другом говорим на своем особом языке, как всегда те, кто уже очень друг другу близок…

Особый мирок у нас в комнате нашей. И днем и ночью не угасая мерцает малиновая лампадка. Стены на восток и запад почти сплошное стекло. Постоянно синеет или сереет небо оттуда, точно заполняет собою комнату. А ночью прямо в звезды смотрит комнатка. И так хорошо молиться вечером и ночью около окна, где небо и звезды. Я думаю, что в больших городах люди скоро позабудут уже о свете звезд и только астрономы будут уметь отличать звезды от электрических лампочек. А в комнатке у нас целый сонм теней и образов, и маленьких, и больших… Тут же друзья, о которых П. П. говорит с таким радостным восторгом — «какие у нас друзья», и ап. Павел, над посланиями которого просиживаю долгие часы, и св. Иоанн Златоуст — вслух перечитываем слова его, и отцы Вселенских Соборов — занимаюсь церковной Историей, — и всегда неотступная от нас вестница Воскресения, наша святая водительница, Мария Магдалина, и другие друзья.

Далекие и близкие, отдаленные тысячами верст и всегда живущие в сердце. Увижу ли здесь, не знаю, но молю Господа, чтобы быть всем вместе в Его обителях. Прошлое стало милым, светлым видением, не знаешь — были эти два с половиной года священства в родных местах явью, или это только сон, приснившийся после благодатной молитвы вечерней и просветленной.

Настоящее остановилось, застыло между двумя полосами неба, окаймляющими келью нашу.

Будущее? Оно в верных и любимых руках. Я верю, что Отец Небесный, положивший времена и сроки в своей власти, не пошлет испытания сверх силы. И во всем да будет Его воля. А вот сегодня служили: о. Ермоген служил, я же читал. Во время служения кажется, что раздвигаются стены комнатки, только огромный купол вырастает над нами. И тогда уже нет, совсем нет этих ворот, и милые и далекие приходят и здесь вместе с нами окружают престол и совершают службу.

Обращали ли вы внимание на то, что во время литургического канона вместе поминаются и грешные и святые — пророки, апостолы, проповедники и всякий дух праведный, в вере скончавшийся, и Пресвятая Богородица. Вот Она Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим, а во время литургии поминаемся мы в одном ряду с Нею, мы все вместе в одном мире, и мир этот Церковь.

Было бы совсем, совсем тихо у нас, но невидимыми нитями сплетается мирок нашей комнатки с другим миром, большим и шумным, лежащим за пределами наших стен. И злоба, и скорбь этого мира наполняет сердце болью и тревогой и о ведомых, любимых и близких, и о неведомых и далеких, скорбящих и озлобленных, чающих утешения Христова.

27.9.1924

Краснококшайск

Мой совет… чаще и чаще и главное внимательно и сосредоточеннее читать Отче наш. Вот Пушкин в одном письме к Вяземскому, кажется, по поводу смерти его ребенка, пишет: «Представь себе, что судьба — это большая и прожорливая обезьяна, кто же из нас посадит ее на цепь?». Ну, если обезьяна, конечно, бодрость духа легко потерять.

Но мы не верим в «обезьяну». — Отче наш — говорим мы. Если Отец — Он, чего же бояться и тревожиться. «Да будет воля Его» тогда. Но в том‑то и дело, что мы не чувствуем себя детьми. Чужие мы, рабы. «Твое Царство, сила и слава» — произносит священник. «Аминь» — отвечаем мы. Но если «аминь», если Его царство и Его сила, тогда нет места для тревоги.