Поверхностных желаний это не касается. От того, что мы хотим мороженого, мы мороженым не станем.

А вот в сердцевине скорее желание определяет желающего, чем желающий

— желание. Эту странную истину о нас самих можно увидеть под другим углом: можно заметить, что мы — двойные. Неповторимость наша определяется не только тем, какие мы, но и тем, какими мы хотим быть; не только настоящим «я», но и будущим, потенциальным, желаемым. Сердце наше всегда обгоняет тело. Одна наша нога — там, где мы сейчас, другая — там, где нас еще нет. Однако обе ноги — наши, мы разрываемся между небом и землей, сердце влечет нас к небу, тело — на земле.

Но мы не знаем, что такое небо. Мы не можем его вообразить. «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку... » Мы не знаем, чего хочет наше сердце; а потому не знаем, кто мы (если себя не обманываем).

Это и страшно, и удивительно. Раз это удивительно, мы дивимся; раз это страшно, мы себя успокаиваем. Мы делаем вид, что знаем, кто мы. Мы глотаем дурацкие таблетки вроде совета: «Примите себя таким, как есть» — совета, которому и последовать нельзя, не выйдя из числа людей, ибо самая сущность человека в том, чтобы забегать вперед себя и, кое-как встав на ноги, спрашивать: «И это все?» Человек начинается с божественного недовольства.

Атеист Сартр, и тот увидел это, и обрел достоинство отчаяния. Расхожая психология намного ниже честной экзистенциальной тревоги; ее предписания годятся свинье и капусте, а не мужчине и женщине. «Лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей; лучше быть недовольным Сократом, чем довольным дураком»[26]. Если мы не так самодовольны, чтобы считать себя совершенными, мы будем недовольны, пока не станем совершеннолетними в духе, то есть совершенными. «Будьте совершенны, как Отец ваш совершен» (Мф 5:48). Христос говорит нам не только извне — из Палестины, из Писания, — но и изнутри, из нашего сердца. В самой своей глубине все мы стремимся к совершенству. Если бы не стремились, мы бы просто ничего не делали. «Чем больше я изучаю себя, — пишет Тейяр де Шарден, — тем больше убеждаюсь в одной психологической истине: никто и пальцем не пошевельнет, если им, пусть очень смутно, не движет убеждение в том, что он хотя бы косвенно, хотя бы в бесконечно малом помогает создать что-то абсолютное — другими словами, помогает Тебе в Твоей работе»[27].

Если бы не было конечной цели, высшего блага, на которое мы, хоть подсознательно, уповаем, мы не хотели бы никаких средств, ибо средства нужны лишь для какой-то цели. Конечно, «цель оправдывает средства» — что же их еще оправдает? Не всякая цель оправдывает любое средство, добрая цель не оправдывает дурных средств; но если нет цели, разговор этот вообще бессмыслен.

Что же такое «цель»? Чего мы хотим? Именно с этого вопроса — «Что вам надобно?» — начал Христос в Евангелии от Иоанна (Ин 1:38). Это — требование Сократа, «познай самого себя», ибо глубинные желания определяют нас, составляют. Христос принес нам ответ, но сперва Он должен испытать нас вопросом. А то может статься, что Он ответит не на те вопросы, которые мы хотим задать.

Так чего же мы хотим? Что нам нужно? Кто нам нужен? Политик-спаситель? Звезда эстрады или экрана? Сверхчеловек? Тогда Христос — не ответ нам. Он не оправдает наших ожиданий. «Иисус — великий иконоборец (...). Самый поразительный пример — воплощение — оно разбило на куски все прежние представления о Мессии»[28]. Сердца наши малы для Него. Он дает нам больше, чем мы хотим, чтобы мы захотели того, что Он даст нам. Так может, мы хотим родиться снова, стать иными? Хотим обожения? Хотим семени, которое прорастает совершенством? Если да, Христос — ответ нам. На это желание Он отвечает: «Ищите и обрящете» (Мф 7:7-8, Лк 11:9-10). Все прочее можно искать и не найти — деньги, удовольствие, власть, славу, здоровье, покой, успех. Только Бога найдешь непременно. Все, кто ищет Его, Его найдут; но только те, кто ищет. «И взыщите Меня и найдете, если взыщете Меня всем сердцем вашим» (Иер 29:13).

Обретение Его и есть небо; поиски — дверь туда. Без Него мы в аду, если не ищем Его — у двери в ад. Дорога в ад вымощена не благими намерениями, а отсутствием всяких намерений, всеми этими «Плевать мне!» или «А ну его к черту!..»

С вопроса «Чего мы хотим?» начинается и путь индийский. Именно это может спросить гуру у будущего ученика. Как и к Сократу, и к Христу, к гуру приходят за ответом, а получают вопрос. Чтобы на него ответить, надо взглянуть поглубже в сердце, ибо изнутри оно больше, чем снаружи. Там, в сердце, они найдут четыре уровня, «четыре человеческих желания»: наслаждение, власть, долг и просветление. Если они терпеливо, честно и смело будут исследовать дальше, они в конце концов обнаружат, что первые три приведут к разочарованию. Удовлетворив их и разочаровавшись, они понимают, что на самом деле хотят просветления, mukti (освобождения от конечного), сат-чит-ананда (бесконечной реальности, бесконечного ведения, бесконечной радости)[29].

Конечно, это — Бог. Индуисты называют Его Брахмой. Как и роза, Бог не изменится от того, что Его иначе назвали[30]. Хотя у христиан очень важные богословские расхождения с индуизмом, индуисты, по-видимому, действительно познают Бога, познавая Брахму.

Лучшие мыслители Запада — Соломон (или тот, кто написал «Екклесиаст»), Платон, Аристотель, Августин, Аквинат, Паскаль или Кьеркегор — видели то же самое, и строят свою философию вокруг поисков конечной цели, удовлетворения глубиннейших желаний. Они проверяют те же три первых ответа и приходят к выводу: «Ты создал нас для Себя и неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе»[31].

Великий Августин, написавший одну из самых мудрых на свете фраз, предложил поставить небольшой опыт, чтобы показать вам, читателю, что глубочайшее ваше желание, самая важная цель — Бог. Представьте себе, что Бог явился к вам и сказал: «Я дам тебе очень много. Я дам тебе все, что ты не попросишь — наслаждение, власть, славу, свободу, богатство, даже мир душевный и чистую совесть. Ничто не будет грехом, Я все разрешу тебе, ты все можешь сделать. Ты не соскучишься и не умрешь. Но ты никогда не увидишь Моего лица»[32].