— для жизни ей нужен смысл, а мифы дают его. Мы не избавились от мифов, а создали свои, новые. Иначе мы были бы духовно мертвы.

И еще об одном надо помнить: непримиримое с виду можно примирить, если охватишь взглядом все вместе, целиком. Скажем, А живет на северном склоне горы и резонно считает гору холодной, Б — на южном и не менее резонно считает, что на горе жарко. Увидеть, что правы оба, можно с вершины или издалека. Другой пример: ничто не может быть в двух местах сразу, а быть в двух местах в разное время — может. Выйдите в четвертое измерение, и вы обойдете законы трехмерного мира.

Точно так же «старое» и «новое» противоречат друг другу. Время течет в одном направлении; то, что старо, — не ново. Но представим себе еще одно измерение, пятое — вечность, которая включает и превосходит время. Она не просто «очень длинная», она вообще вне времени, время — в ней. Отсюда, из времени, она кажется и бесконечно старой, и бесконечно новой, она до него и после, Августин называет ее «слишком древней и слишком новой красотой»[68].

Тоскуя по бесконечно старому и бесконечно новому, мы тоскуем по вечности. Даже если бы мы добрались до золотого века, что там, до сотворения мира,

— нам хотелось бы сделать еще один шаг назад, за предел времени, в разум Божий, от творения — к Творцу. Если бы мы дожили до утопии, нам захотелось бы ступить дальше, вперед, за пределы истории и мира, из времени — в вечность. Мы хотим приплыть по реке времени в океан вневременности, где обитает Тот, к Кому движется история.

А как же восточный мистик? Подобно фермеру из Вермонта, который сказал горожанину: «Отсюда вам туда не попасть», мистик этот считает, что из времени не попасть в вечность. Время для него — не линия, а круг. Здесь, на Западе (и прежде, и теперь), время — линия, с концом и началом; так родятся оба наши пути, «путь альфа» и «путь омега». Мы исходим из нашей жизни, у которой есть начало и конец. Мы — гуманисты, и отсчитываем от человека. На Востоке отсчитывают от природы, у которой нет ни начала, ни конца. Она движется по кругу, и смерть в ней удобряет новое рождение.

Как прочитать этот миф, какое желание он выразил? (Помните, миф повествует не о природе этого мира, а о природе нашего сердца!) Разве мы не хотим, чтобы времени было больше, а не меньше? Зачем же нам знать, что оно бессмысленно?

Если мы прислушаемся к мудрецам древним, как Будда, и новым, как Кришнамурти, мы сможем понять, в чем тут дело. Время враждебно нам, ибо оно порождает страхи. Ведь боимся мы того, что будет; а не того, что есть. Некоторые психологи полагают, что девять десятых страданий — в душе, а не в теле. Порождает их страх, устраняет бесстрашие. Нет времени — значит, нет ни страданий, ни страха.

Буддисты именуют это нирваной. Нирвана избавляет от сансары, т. е. от рождения и смерти, от прихода в бытие и ухода из бытия, словом, — от времени. Это блаженство, ибо избавляя от времени, оно избавляет от желаний, а с ними — от страданий и страха.

Западному человеку, верующему или неверующему, это скорее не нравится. Цена нирваны — личность со всеми ее желаниями и страхами. Получается какая-то эвтаназия души; нашу самость лечат, вырезая самое «я».

Так это или не так, нам это не подходит. Лучше наша дорога или нет, она другая. Я не знаю и знать не могу, ведет ли восточный путь к истинному Богу, — я по нему не ходил. Те же, кто ходили, говорят разное: одни, — что оба пути ведут в одно и то же место; другие, — что они ведут в места совершенно разные[69]. Наверное, нам ничего не сказано о чужих путях по той же причине, по какой Христос не ответил прямо, когда Его спросили, много или мало спасающихся, а сказал: «Подвизайтесь войти...» (Лк 13:23-24). Будда тоже не отвечал на спекулятивные вопросы.

Ясно одно: путь наш — вперед, а не назад. Как только Адам и Ева пали, Бог послал ангела с пламенным мечом, чтобы преградить им дорогу в рай. Теперь путь их к Богу — «на восток от Эдема» (Быт 4:16), сквозь время, историю, борьбу, страдание, смерть — «Дом позади мира впереди»[70]. Изгнанные из Эдема через восточные врата, мы идем вокруг света, на восток, к восходящему солнцу, и у западных врат оно (Он) говорит нам: «Я — дверь...» (Ин 10:7). Человек, сказавший, что Он — Бог, вошел по горло в реку времени и сказал человеческими устами: «Я — путь, истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин 14:6).

Воплотившийся Бог прибавил к Своей природе время, прибавив к божественному человеческое. Мы должны облечься во Христа, не совлекшись человеческого и временного, но оставшись в этих одеждах. Весь мир «стенает и мучается» с нами, и с нами искуплен (Рим 8:22). Бог не выуживает нас из реки — сеть Его так велика, что Он прихватит и реку. Удел наш — Христос, а у Него — две природы, не одна, Он не Брахма. Для восточной мистики мы вечны, для западной практики — временны, христианство же настаивает на несовместимом: и то, и другое. Христологические догматы описывают нашу природу и судьбу. Бог полюбил нас, временных и тленных, и пригласил на вечный . пир в святая святых. Можем ли мы Ему отказать? Мы ведь и сами хотим того же.

ПОЧЕМУ НА НЕБЕ НЕСКУЧНО?