— Если бы это было правдой, никто и не стремился бы к цели.

— Нет, согласись, в самой идее законченности есть что-то ужасное. Умственный застой губит душу.

— Тебе так кажется, потому что до сих пор ты касался истины только разумом. Я поведу тебя туда, где ты усладишься ею, как медом, познаешь ее, как невесту, утолишь жажду»[78].

Четвертый ответ, с этим связанный, различает два действия воли: стремиться к отсутствующему благу и радоваться благу наличествующему[79]. Второе ровно так же активно, как и первое. Достигнув неба, воля не успокаивается в скуке; не занимается она и пустым делом. Она радуется. Созерцание по традиции выражается в образе игры; Премудрость играет пред лицом Божьим (Прем 24:15). Работа — река, текущая к морю; отдых — море в штиль; игра — море в непогоду или иначе, река, текущая вспять. Работа — наполнение пустого ведра; отдых — полное ведро; игра — водомет.

Игра — образ неба, образ вечности. Неважно, сколько она длится — у нее нет цели, кроме действия. Мы не взбираемся в гору и не сидим на вершине, а гуляем, поем, дышим, нет — живем.

Здесь, на земле, любая игра надоедает, мы рады ее кончить, ведь цель ее — конечна. Если же цель бесконечна, мы не захотим и не сможем прийти к концу. «Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже! (...) Стану ли исчислять их? Но они многочисленнее песка» (Пс 137:17-18).

Пятый ответ: небо — не конец, а начало, не закат, а восход. Льюис говорит, что у всех великих историй лучше всего — начало, оно касается вечности, и никакие события этого выразить не могут. «В первой главе мы решаем найти Атлантиду, а дальше великая цель растворяется в событиях, ее не воплощающих. (...) Нередко это очень хорошо видно из названий. Может ли кто написать повесть "Колодец на краю света"»[80]? Сам он заменил «Стали жить-поживать» вот таким концом:

«— Что-то ты не так весела, как надо бы, — сказал Лев.

— Мы боимся, что нас отошлют домой, — сказала Люси. — Ты всегда отсылал нас.

— Не бойся, — отвечал Аслан. — Разве ты не догадалась? Сердца у них забились от чудесной надежды.

— Поезд на самом деле сошел с рельсов, — мягко сказал Лев.— (...) Каникулы начались. Сон кончился, настало утро.

Пока он говорил, он терял обличье льва, но то, что случилось дальше, так прекрасно, что мне этого не описать. Для нас это — конец всех историй, и мы вправе сказать, что потом все жили счастливо. Для них же это — начало истинной повести. Вся их жизнь в этом мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом; теперь они начали первую главу Великой Книги, которую не читал никто на земле, а каждая глава там

— лучше предыдущей»[81].

Шестой ответ, наконец: даже сейчас здесь два небесных явления не скучны нам. Два вестника с небес («ангела») так захватывающе глубоки, что мы всякий раз находим в них что-то новое. Это любовь и мудрость. Под мудростью я разумею не знание, а ведение, под любовью — не amor , a caritas, агапе. Обе они родом с неба, обе вечны, но не скучны, а сильнее, чем смерть.