«Чего же нам еще не хватает, спросите вы, что нам нужно? Много такого, о чем почти не говорят трактаты об эстетике; зато поэты и мифы все об этом знают. Нам мало видеть красоту, (...) мы хотим соединиться с ней, купаться в ней, вобрать ее в себя, себя — в нее (...). Сейчас мы извне, за дверью. Мы ощущаем свежесть и чистоту утра, но не становимся свежее и чище. (... ) Но все листы Нового Завета шелестят о том, что так будет не всегда. Когда- нибудь, по Божьей воле, мы откроем Дверь (...), пройдем туда, за природу, в сияние и славу, которые светились сквозь нее»[101].

что же все это значит?

Если весь мир — это знак, прочитаем его. Что он значит? В средние века на Западе считали, что мир — это одна из двух Божьих книг («Природа и Писание»). Нынешний мир обеспечил нам «собачье состояние ума», как назвал это Льюис[102]. Когда вы показываете собаке на пищу, она нюхает ваш палец, поскольку не понимает, что значит знак. Так и мы. Обнюхивание пальца считают теперь очень модным, реалистичным, современным.

Но в нас живет и ребенок, независящий от моды. Дети спрашивают: «Нет, а что это?», им все мало, не то что взрослым. Современный человек доверяет научным объяснениям (надо же во что-то верить); ему кажется, они объективны, а духовные — субъективны, произвольны, спорны, порождены воображением.

Это в высшей степени ненаучный предрассудок. Научный метод никак нельзя считать парадигмой объективно истинного знания, ибо его нельзя научно доказать. Положение «объективно истинны открытия науки, а не догмы веры» — догма веры, а не открытие науки.

Научный метод скромно ограничивается тем, что смотрит на мир, не разгадывая этот знак. Так он, конечно, открывает какие-то истины; скажем, табличка на углу — действительно прямоугольник 24 дюйма х 3, со стрелой, шестью буквами и двумя цифрами, каждая в 2 дюйма высотой. Но это не все. Это еще и знак, а значит он: «Бостон — в 20 милях, ехать туда».

Как ученые, мы хотим выяснить, из чего вещи и как они действуют, а вот как люди, мы хотим знать, что они значат, что они такое. Если мы нейрофизиологи, мы открываем законы мозговой химии; но, будучи людьми, мы дивимся мозгу, с которым не сравнится никакой компьютер. Разве мозг человека не славит своего Создателя? Как ученые, мы спрашиваем, «из чего» знаки и «что» они означают. Как люди, мы их читаем.

Не все мы ученые, но все — люди. Поэтому каждый должен читать знаки мира, спрашивать, что они значат, и только немногие — еще и смотреть на них извне. Однако наша цивилизация поменяла все местами: теперь почти все смотрят на знаки, читают же их немногие. Наука для нас — непременна, религия и философия — дело частное, что-то вроде роскоши. Но представьте, что религия права и «человеческая наука лишь распускает на нити ткань науки Божьей». Представьте, что «Бог мыслит цветок, а не ботанику, и относится она к цветку как холст, краска, кисть к образу картины, живущему в сознании художника»[103]. Тогда, отведя закуток субъективного искусству чтения знаков, мы упустим то, что есть.

Сделаем иначе. Поставим мыслительный эксперимент — спросим, как ребенок: «А что это?», и попытаемся прочитать знак мироздания. Предположим с неразумной разумностью, что он что-то значит, и спросим, что же.

Чтобы правильно читать знаки, нужны правила чтения. Нельзя грешить против правды, надо исходить из того, каковы эти знаки на самом деле. Каковы же они? Или условны, или естественны. Знаки условные (произвольные) придумали люди, они могут быть другими, как буквы алфавита или спортивные сигналы. Знаки естественные (природные) другими быть не могут, как дым, знак огня, или улыбка, знак радости.

Природные знаки больше говорят нам о своем значении, ибо означаемое ими в каком-то смысле — здесь, в самом знаке. Там, где есть дым, есть и огонь. В улыбке есть радость, в букве нет звука. Природный знак — живой; он — то, что он значит, как таинство. Он действует, как волшебство (да он и впрямь волшебен, мир преисполнен действительнейшего волшебства).

Если мирозданье — знак, это знак природный; в нем есть то, что он означает. Если оно — знак неба, небо в каком-то смысле здесь, в мирозданье, как солнце — в луче, здоровье — в румянце. Это никак не значит, что небо не запредельно. Солнце тоже не луч. Нынешнее семя может быть частицей будущего цветка.

Собственно говоря, небо включает землю, как душа включает тело. Душа включает тело, ибо она — это «я», моя личность, а «мое тело» — только часть этого «я». Материальное тело не вместит нематериальную душу. (Где она — в шишковидной железе? Всюду? Теряю ли я часть души, когда стригусь?) А вот нематериальная душа достаточно просторна. Точно так же земле не вместить неба (где оно, в Диснейленде?), а небо землю вместит.

Вернемся к правилам чтения. Знаки можно разделить еще на словесные и изобразительные. Писание — словесный знак Бога, природа — изобразительный. Правило чтения изобразительных знаков гласит, что знак меньше означаемого в трех смыслах. Во-первых, означаемое весомее, вещественнее, реальнее. Картинка — только картинка, хотя мы можем принять ее за саму вещь — дети пугаются зверей на картинке, тем более в фильме. Во-вторых, у изображаемого больше измерений. Скажем, двухмерная картина изображает трехмерные предметы, а неподвижная, трехмерная статуя — движущееся во времени, четырехмерное существо. В- третьих, изображаемое четче, яснее, в нем больше деталей. Портрет не передаст каждой поры, каждого волоска.