райское в радости

Радость приходит не из этого мира, не через тело (как удовольствие) и не из нашего «я», через душу (как счастье), но от Бога, через дух, и потому у нее райский привкус. В чистом, небесном виде ее на земле не бывает, но мысленно мы можем очистить небесное в ней от земного. Что же в ней небесного?

Прежде всего она непременна и неизменна как Бог. Ведь Бог не только «есть» — Он не может быть или стать иным. Вот мы меняемся и теряем радость, но сама по себе она не меняется и не исчезает. Когда она придет к нам, мы дивимся, она кажется новой, но и старой, древней, всегдашней. Как бы поздно она ни пришла, она — от начала времен. «Поздно возлюбил я тебя, красота столь древняя и столь новая!»[115] Ни удовольствие, ни счастье к вечности не отсылают.

Кроме того, всегда кажется, что она запоздала («поздно возлюбил я тебя...»). Вечность всегда приходит и позже, и раньше времени: позже, ибо без нее мы попусту тратили время; раньше, ибо она поражает, удивляет нас. Она потрясает как Воплощение. Вообще она подозрительно на Него похожа.

Поражает она и потому, что приходит в дух, а не в душу. Душой мы хоть как- то владеем, духом — нет. Это дух управляет душой. Мы в какой-то мере властны над удовольствием и над счастьем; радость — Божий дар в самом чистом виде. Душа точно так же не властна над радостью, как тело не властно над счастьем. Думая иначе, мы сведем радость к счастью, счастье — к удовольствию.

Однако радость не стоит, не застаивается в духе. Дух вообще в движении, и радость истекает из него во все стороны, т. е. обратно, к Богу (хвала), к ближним и к нам самим, в душу (радостные чувства и мысли), и тело (удовольствие и здоровье). Радуясь, мы предвкушаем рай.

То, что мы называем удовольствиями, — едва заметные, отдаленные порождения сил, которые творческая сила Бога излила в материю, когда Бог творил миры. Даже в таком, отфильтрованном виде они велики для нас, нам с ними не справиться. Что же будет, если мы отопьем из источника, чья вода опьяняет и разлитая по земле? И все же я верю, что именно это ждет нас. Весь человек, целиком, будет пить из источника радости. Радость спасенной души, как вода через край, перельется в прославленное тело. Августин называет это «<torrens voluptatis»[116].

Радость чувствует себя дома только там, у Бога. Мы — Божьи колонии, Он их посещает. Огонь Его сходит в воздух нашего духа, даже в воды души, даже в землю тела. Ощущение радости — воронка от метеора, который пронесся сквозь атмосферу, сквозь море, на самое дно.

Другое райское свойство радости — в том, что у нее, как у Бога, нет никакой «оппозиции», противоположности, пары (Сатана — не «плохой Бог», а плохой ангел). Удовольствию противопоставлена боль, счастью — страдание, несчастье. У радости нет конечной, определенной оппозиции, ибо радость по сути своей бесконечна.

В обычной речи мы часто называем радостью очень большое счастье. Тогда оппозиция есть — горе, печаль, скорбь. Что же до радости в истинном смысле слова, полное ее отсутствие гораздо хуже горя. Собственно говоря, это — ад.

Радость — небесная жизнь. Ад не горькая или несчастная жизнь, а вечная смерть (так говорит Писание). Ад — пустота, чьи очертания определяются лишь тем, чего в ней нет, а нет в ней, совершенно нет Бога, тем самым — света, жизни и любви. Описать ад нельзя. Все, что можно описать и определить, — между тьмой и светом. Чистый свет ничем не освещен, и определить Бога — как осветить солнце фонариком. Но и полная тьма ничем не освещена, иначе она не была бы полной. Ад существует, так сказал Христос, но что он такое, мы знать не можем.

Еще одно небесное свойство радости — избыточность; ее как бы больше, чем нужно. Удовольствия — меньше, чем нужно, это чувство никак не насытишь.

Счастья — столько, сколько нужно; отсюда — довольство и покой. А вот радость хлещет через край, проливается, переливается. Пресовершеннейший Бог Отец «выходит из Себя», порождая Слово без всякой нужды, из чистой щедрости. Троица по той же причине творит мир. Так и радость, самодостаточная, как счастье, выходит за свой предел, требуя хвалы и ликования[117].

«Хвала», «ликование», «слава» режут слух в наши дни — как это все старомодно! Тем хуже для наших дней. Если тяга к равенству означает, что мы ни на кого и ни на что не можем смотреть снизу вверх, мы обречены на духовный голод. Хвала — насущная, хотя и непрактичная потребность. Славить Бога — совсем не то же самое, что похвалить вкусное блюдо или футбольную команду. Хваля и славя, мы не выражаем произвольные, субъективные чувства, а признаем объективную, достохвальную ценность. Мы восхищаемся закатом не потому, что он доставил нам удовольствие, а потому, что он такой. Мы славим Бога, ибо Он славен.