«Потерянный рай» Мильтона, так же, как и «Ад» Данте, страдает недостатком, о котором мы уже говорили: чудесное здесь — предмет, а не движущая сила повествования; но в этой поэме мы находим красоты высшего порядка, проистекающие из самых основ нашей религии.

Поэма открывается изображением ада; однако это начало не погрешает против Аристотелева правила простоты [10]. Столь удивительное здание нуждается в достойном портике, дабы раз и навсегда ввести читателя в неизведанный мир.

Мильтон — первый поэт, у которого, в противовес общепринятому правилу, эпопея завершается несчастьем главного героя. Осмелимся заметить, что печальный конец поэмы гораздо более трогателен и значителен, нежели счастливый исход[11]; несчастье — удел человеческий. Есть даже основания полагать, Что развязка «Илиады» трагична. Хотя сын Пелен и добивается исполнения своих желаний, финал поэмы все же оставляет ощущение глубокой грусти[12][13]: не успели мы увидеть похороны Патрокла, как перед нами предстают Приам, выкупающий тело Гектора, Гекуба и Андромаха, предающиеся скорби, а впереди уже грядут смерть Ахилла и гибель Трои.

Колыбель Рима — тема, без сомнения, великая, и Вергилий поступил мудро, избрав ее. Но что же сказать тогда о поэте, рисующем катастрофу, жертвами которой являемся мы сами, о поэте, показывающем нам не основателя того или иного общества, но отца рода человеческого? Мильтон не повествует нам ни о битвах, ни о похоронах, ни о военных лагерях, ни об осажденных городах; он открывает нам первые мысли Господа, сотворившего мир, и первые мысли человека, только что вышедшего из рук Создателя.

Что может быть величественнее и трогательнее этих первых движений человеческого сердца? Адам пробуждается к жизни; глаза его открываются: он не знает, откуда он явился. Он видит небеса; стремясь к их своду, он встает на ноги и возводит очи горе. Он ощупывает свои члены; бежит, останавливается; хочет заговорить и — говорит. Он называет все, что видит, он восклицает: «О ты, солнце, и вы, деревья, леса, холмы, долины, твари!»— и имена, которые он нм нарекает, — это истинные имена. Но что говорит Адам солнцу, деревьям? «Солнце, деревья, — говорит он, — знаете ли вы имя того, кто создал меня?» [14] Итак, первое чувство, испытанное человеком, — вера в существование Высшего Начала; первая потребность, которую он обнаруживает, — потребность в Боге! Как величествен здесь Мильтон! но возвысился ли бы поэт до этих мыслей, не будь он преисполнен истинной веры?

Адаму является Бог; Творец говорит с творением; они беседуют об одиночестве. Опустим ход их рассуждений. «Одиноким Человеку быть//Нехорошо». Адам засыпает; Бог извлекает из груди нашего прародителя новое существо и представляет ему, когда тот пробуждается: «Дышала волшебством //Ее походка; небеса в очах //Сияли; благородства и любви//Движенье было каждое полно….Имя ей — жена, //От мужа взятая; вот почему// Он мать свою забудет и отца»[15]. Горе тому, кто не чувствует, что сам Бог продиктовал поэту эти слова!

Мильтон продолжает воспевать величие человеческой природы, возвышенность основ христианства. В изображении грехопадения проявляется весь характер женщины. Ева — жертва самолюбия: она убеждена, что у нее достанет сил устоять против любого искушения; она просит Адама отпустить ее одну к цветнику. Это прелестное создание, именно по слабости своей считающее себя непобедимым, не знает, что достаточно одного слова, чтобы покорить его. Женщина в Писании всегда предстает рабой своей суетности. Дабы устрашить дев Иерусалима, Исайя говорит им: «Вы лишитесь ваших серег, и колец, и браслетов, и покрывал»[16]. Женщины не изменились и по сей день. Многие из них во время Революции не раз доказывали свой героизм; как скоро, однако, пала их добродетель, соблазненная балами, украшениями, празднествами. Такова одна из таинственных истин, скрытых в Писании: осудив женщину рожать в муках, Бог даровал ей великую силу, чтобы претерпевать боль, но в наказание за ее проступок сделал ее падкой на наслаждения. Поэтому Мильтон называет женщину fair defect of nature — «прекрасным изъяном природы»[17].

Мильтоново описание грехопадения наших прародителей заслуживает внимания. У заурядного писателя мир непременно перевернулся бы в тот миг, когда Ева подносит к губам роковой плод; Мильтон ограничился тем, что заставил землю, только что породившую смерть, издать стон: мы тем более поражены, чем менее это поразительно. Сколько грядущих бедствий скрыто в этом покое природы! Тертуллиан открыл нам, почему, несмотря на преступления людей, мир пребывает неколебим; причина тому — ТЕРПЕНИЕ Господа.

Когда праматерь рода человеческого предлагает своему супругу плод древа познания, наш праотец не посыпает главу пеплом, не рвет на себе волосы, не издает воплей. Его охватывает ужас; он молчит, словно окаменев, и не сводит с Евы глаз. Он сознает тяжесть греха: если он ослушается Господа, то станет смертен; если же не нарушит закона, то сохранит бессмертие, но лишится своей подруги, которой отныне уготована могила. Он может отвергнуть плод — но сможет ли он жить без Евы? Сомнения длятся недолго: весь мир принесен в жертву любви. Вместо того, чтобы осыпать свою подругу упреками, Адам утешает ее и принимает из ее рук роковое яблоко. Преступление совершено, однако природа и теперь безмолвствует; лишь в сердце несчастной четы страсти пробуждают первые бури.

Адам и Ева засыпают, но они уже утратили ту невинность, которая дарует сладкие грезы. Очнувшись от беспокойного сна, они чувствуют себя как после тяжкой бессонницы (as from unrest). Тогда–то им и становится явным их грех. «Что мы наделали? — восклицает Адам, — почему ты обнажена? Прикроем себя, чтобы никто Hи увидел нас такими». Но одежды не могут скрыть однажды замеченной наготы [18].

Тем временем весть о грехопадении достигает небес, и святая печаль охватывает ангелов; но that sadness mixt with pity did not alter their bliss, «скорбь, в глубоком состраданье растворясь, блаженство их нарушить не могла». Сколько христианского смирения и возвышенной нежности в этих словах! Господь посылает Сына своего свершить суд над виновными: Судия опускается на землю; он призывает Адама: «Где ты?» — говорит он ему. Адам скрывается. — «Господи, я не осмеливаюсь предстать перед тобой, ибо я наг». — «Откуда известно тебе, что ты наг? Ты осмелился вкусить плод древа познания?» Какой диалог! человеческий ум не в силах изобрести его. Адам исповедуется в своем преступлении. Бог выносит человеку приговор: «В поте твоего лица//Есть будешь хлеб, пока не отойдешь//Обратно в землю, из которой взят,//3ане ты прах и обратишься в прах». Он говорит женщине: «Ты детей рождать в болезни будешь» [19]. Вот история рода человеческого в нескольких словах. Мы не знаем, потрясен ли читатель так же, как мы; но, по нашему мнению, эта сцена столь необыкновенна и возвышенна, что восхищению недостает слов. Ни один критик не в силах ее объяснить; ничто, созданное человеком, не может с нею сравниться.

Сын Божий возвращается на небеса, оставив грешникам одежды. Тогда начинается знаменитый разговор Адама и Евы, относительно которого утверждают, что в основу его Мильтон положил событие собственной жизни— примирение с первой женой. Мы уверены, что великие писатели запечатлевают в своих творениях собственную жизнь, ибо хорошо описать можно только свою душу, наделив ею другого человека; гений черпает вдохновение в воспоминаниях [20].

Ночью Адам в одиночестве удаляется под сень деревьев; даже воздух стал другим; от земли поднимаются холодные испарения, небо заволокли тучи, полыхают деревья, в которые попала молния; звери убегают, завидев человека; волк преследует ягненка, ястреб набрасывается на голубку; Адам предается отчаянию, он жаждет возвратиться в лоно земли. Но его охватывает сомнение… Что если в нем есть нечто, не подвластное смерти? что если жизнь, вдохнутая в него Господом, не может прекратиться? что если смерть не принесет ему избавления? что если он осужден на вечные муки?[21] Философия не вправе требовать красот более возвышенных, исполненных большего значения. Не только у поэтов античности, но даже у моралистов мы не найдем столь величественных поводов для отчаяния.

Ева услышала стоны супруга, она устремляется к нему; Адам отталкивает ее; Ева бросается к его ногам, орошает их слезами. Адам тронут, он утешает праматерь рода человеческого. Дабы избавить потомство от вечных мук, Ева предлагает ему жить целомудренно или предать себя смерти. Это чисто женское проявление отчаяния, столь же чрезмерное, сколь и благородное, потрясает нашего прародителя. Что ответит он своей супруге? «Ева, надежда, которую ты возлагаешь на могилу, и твое презрение к смерти доказывают мне, что в тебе есть нечто, не подвластное тлению»[22].