Замечательные отрывки из «Людовика Святого» отца Лемуана столь часто приводились в пример, что мы не станем повторять их здесь. Поэма эта не отделанна, однако в ней встречаются такие прекрасные строки, каких не найти и в «Иерусалиме». Мрачное воображение ее автора в одно мгновение переносит нас в Египет — землю воспоминаний и гробниц, пережившую фараонов, Птолемеев, христианских отшельников и султанов–язычников.

О «Девственнице» Шаплена, «Моисее спасенном» Сент–Амана и «Давиде» Кора ныне помнят лишь благодаря Буало[35]. Однако из чтения этих поэм можно извлечь некоторую пользу; в особенности заслуживает внимания «Давид».

Пророк Самуил рассказывает Давиду историю царей Израильских:

Узнай же, — рек святой, — что властелина злого Могучий царь царей всегда карал сурово: Навек запомнят все, как Божий гнев постиг Недавно правивших Израилем владык. Так, Илий, скинии священник богоданный, Для прорицания и для суда избранный, Отечество бы спас по ревности своей» Когда б не породил негодных сыновей. Но возгремел Господь на нечестивцев тех, Надменных сыновей, столь возлюбивших грех, И повелел Господь посланнику святому Вещать погибель им и Илиеву дому. О небо! Приговор ужасный услыхав, Узнал священник, сколь он пред тобой неправ, Я видел, как страдал и сокрушался Илий, Потоки слез его мое чело кропили[36]

Эти строки замечательны тем, что весьма хороши именно как стихи. Финал их достоин великого поэта.

История Руфи, рассказанная в пещере, где похоронены древние патриархи, отмечена простотой.

Понстине, супруг с супругой был сравним И чистою душой и жребием благим.

Наконец, иногда Кора удаются описательные стихи. Выразителен образ солнца:

Сколь убывал, всходя, блиставший солнца шар, Столь возрастал его невыносимый жар.

Сент–Аман, которого Буало назвал небесталанным, что в устах автора «Поэтического искусства» звучало почти как похвала[37], тем не менее уступает Кора. Композиция «Моисея спасенного» рыхла, стих его слаб и прозаичен, стиль грешит обилием антитез и дурным вкусом. Однако в поэме есть несколько мест, проникнутых искренним чувством; по всей вероятности, это и смягчило создателя «Поэтического искусства».

Было бы бесполезно останавливаться на «Араукане» с ее тремя частями и тридцатью пятью песнями основного текста, не считая дополнительных песен «Дона Диего де Сантистеван Охозио»[38]. Будучи начисто лишено христианского чудесного, произведение это есть лишь историческое повествование о событиях, происшедших некогда в горах Чили, Самое интересное в поэме то, что Эрсилья, воин и поэт, изобразил в ней себя. «Араукана» написана октавами, подобно «Роланду» и «Иерусалиму». Итальянская литература в то время задавала тон многим европейским литературам. Эрсилья в Испании и Спенсер в Англии писали октавами и подражали Ариосто во всем вплоть до вступления в поэму. Эрсилья пишет:

No las damas, amor, no gentilezas, De cavalieros cаnto enamorados. Ni las muestras, regalos y ternezas De amorosos afectos y cuydados: Mas el valor, los hechos, fas proezas De aquellos Espanoles esforзados, Que a la cerviz de Araiico no domada Pusieron duro yugo pфr la espada [39].

Прекрасен для эпопеи и сюжет «Лусиад»[40]. Трудно понять, почему такой гений, как Камоэнс, столь немного извлек из него. Но в конце концов нельзя забывать, что этот эпический поэт был первым поэтом нового времени«, что он жил в варварский век, что у него встречаются стихи трогательные [41][42], а подчас и величественные и что, наконец, он был несчастнейшим из смертных[43]. Мысль, что хорошие произведения могут быть созданы лишь человеком несчастным, — софизм, порожденный нашим жестоким веком; неверно, что можно хорошо писать, страдая[44]. Те, кто посвящают себя служению муз, более ранимы, чем люди обыкновенные; мощный гений скоро разрушает тело, в которое он заключен; судьба великих душ подобна судьбе великих рек — они подмывают свои берега.

Смешение в поэме Камоэнса христианства с языческой мифологией избавляет нас от необходимости говорить о чудесном в ней.