Наконец, иногда Кора удаются описательные стихи. Выразителен образ солнца:

Сколь убывал, всходя, блиставший солнца шар, Столь возрастал его невыносимый жар.

Сент–Аман, которого Буало назвал небесталанным, что в устах автора «Поэтического искусства» звучало почти как похвала[37], тем не менее уступает Кора. Композиция «Моисея спасенного» рыхла, стих его слаб и прозаичен, стиль грешит обилием антитез и дурным вкусом. Однако в поэме есть несколько мест, проникнутых искренним чувством; по всей вероятности, это и смягчило создателя «Поэтического искусства».

Было бы бесполезно останавливаться на «Араукане» с ее тремя частями и тридцатью пятью песнями основного текста, не считая дополнительных песен «Дона Диего де Сантистеван Охозио»[38]. Будучи начисто лишено христианского чудесного, произведение это есть лишь историческое повествование о событиях, происшедших некогда в горах Чили, Самое интересное в поэме то, что Эрсилья, воин и поэт, изобразил в ней себя. «Араукана» написана октавами, подобно «Роланду» и «Иерусалиму». Итальянская литература в то время задавала тон многим европейским литературам. Эрсилья в Испании и Спенсер в Англии писали октавами и подражали Ариосто во всем вплоть до вступления в поэму. Эрсилья пишет:

No las damas, amor, no gentilezas, De cavalieros cаnto enamorados. Ni las muestras, regalos y ternezas De amorosos afectos y cuydados: Mas el valor, los hechos, fas proezas De aquellos Espanoles esforзados, Que a la cerviz de Araiico no domada Pusieron duro yugo pфr la espada [39].

Прекрасен для эпопеи и сюжет «Лусиад»[40]. Трудно понять, почему такой гений, как Камоэнс, столь немного извлек из него. Но в конце концов нельзя забывать, что этот эпический поэт был первым поэтом нового времени«, что он жил в варварский век, что у него встречаются стихи трогательные [41][42], а подчас и величественные и что, наконец, он был несчастнейшим из смертных[43]. Мысль, что хорошие произведения могут быть созданы лишь человеком несчастным, — софизм, порожденный нашим жестоким веком; неверно, что можно хорошо писать, страдая[44]. Те, кто посвящают себя служению муз, более ранимы, чем люди обыкновенные; мощный гений скоро разрушает тело, в которое он заключен; судьба великих душ подобна судьбе великих рек — они подмывают свои берега.

Смешение в поэме Камоэнса христианства с языческой мифологией избавляет нас от необходимости говорить о чудесном в ней.

Ошибка Клопштока заключалась в том, что он сделал чудесное предметом своей поэмы. Его главный герой — Бог; такой герой не может пробудить трагического сострадания. Однако в «Мессиаде» есть несколько прекрасных мест. Эпизод с двумя влюбленными, воскрешенными Христом[45], исполнен прелести, которой лишены языческие мифы. У древних мы не встретим героев, вырванных из рук смерти, если не считать Алкесты, Ипполита и Эра из Памфилии [46].

Чудесное в «Мессиаде» многообразно и величественно. Планеты, населенные сверхъестественными существами, сонм ангелов, духи тьмы, еще не родившиеся или уже завершившие свое земное существование души погружают нас в бесконечность. Характер Абадонны, кающегося ангела, — счастливое изобретение. Клопштоку принадлежит также честь создания дотоле неизвестных мистических серафимов.

Гесснерова «Смерть Авеля» — творение, исполненное трогательного величия. К сожалению, ему присуща та идиллическая слащавость, без которой немцы не могут обойтись, заимствуя сюжеты из Священного писания. Их поэмы нарушают один из самых важных законов эпопеи — правдоподобие нравов —и превращают царственных пастырей Востока в простодушных пастухов Аркадии.

Что же до автора поэмы «Ной»[47], он не смог совладать с богатством избранного сюжета. Меж тем для человека, одаренного могучим воображением, описание допотопного мира явилось бы славным поприщем. Не пришлось бы даже самому изобретать все чудеса: богатую жатву можно было бы собрать, перелистав «Крития»[48], хронику Евсевия, несколько трактатов Лукиана и Плутарха. Скалигер приводит отрывок из Полигистора, где речь идет о неких табличках, написанных еще до потопа и хранившихся в Сиппаре[49], — очевидно, том же самом, что и Сипфара Птолемея [50][51]. Музы говорят на всех языках и понимают все наречия; чего только не почерпнули бы они из этих табличек!

Глава пятая. «Генриада»

Если мудрый замысел, живое и стремительное повествование, прекрасные стихи, отточенный стиль, хороший вкус, лишенный погрешностей слог — это все, что нужно для эпопеи, то «Генриада» — творение совершенное; однако этих качеств недостаточно: необходимо еще, чтобы в поэме шла речь о событиях героических и сверхъестественных. Но разве мог Вольтер, чьи усилия были постоянно направлены на уничтожение христианского чудесного, счастливо использовать его в своем творчестве? И все же самыми поразительными эпизодами своей поэмы, равно как и самыми прекрасными сценами своих трагедий, автор «Генриады» обязан той религии, против которой боролся, — так велико могущество христианских идей.

Философия умеренности, бесстрастная и строгая мораль приличествуют музе истории; но эпопее этот дух суровости не пристал. Когда Вольтер в начале поэмы восклицает: