Первичность, именно, дарует первому уму избранную в богах свою собственную потенцию и усовершает тот ум таким, какова и она сама по своей единичной множественности (κατά τό ένιαίον πλήθος). Она присутствует при помощи ума и при душе, совокупляя ее с умом и совоспла–меняя, если ум сообщаем таким способом. При помощи же отзвука души она дарует телу его собственное своеобразие, если, допустим, как–нибудь тело участвует в душе. И таким способом возникает не только одушевленное и умное тело, но и божественное, приявшее от души жизнь и движение, от ума — нерушимую устойчивость, от участ–вуемой же единичности — божественное единение. Всякое [сущее], значит, свою собственную субстанцию (υπάρξεως) передает последующему».

Эту же самую основную триаду (или, если хотите, тетрактиду) можно получить, как и у Плотина, также и дедуктивным путем, и Прокл всегда любил пользоваться и этим способом. Именно, берем наиболее общую категорию — не качества, не вещи, не свойства, а простого чего–нибудь, т. е. чего–то одного. Одно как одно есть чистое одно. Оно, если изучать его в чистом виде, ни от чего не отличается, не имеет границы, т. е. непознаваемо и сверх–суще. Но оно все–таки есть нечто. И если так, то оно отличается от всего иного, имеет форму и вид, познается. Но если оно есть нечто и имеет форму — стало быть, оно есть некий объем и величина, т. е. его можно дробить. Это одно сущее дробится, делается, становится. Кроме того, его окружает некое инобытие (иначе оно ни от чего не отличалось бы), и это инобытие само получает определение через него. Так возникают другие единичности, получившие смысл от первоначального одного. Так возникает та же самая диалектическая триада–тетрактида, которую мы только что получили и индуктивным путем.

Такова в общих чертах основная триадическая диалектика Плотина и Прокла. Какое же место в ней занимает символ? Если мы решим этот вопрос, то ясно будет — и притом диалектически ясно — то место, где нужно искать мифы.

Поскольку символ есть среднее между умным и чувственным, постольку место его — между τ н «душой» и «космосом». Он есть их смысловое тождество — эйдос, ставший, через «душу», умным изваянием мира, и — мир, превратившийся через смысловую модификацию в неподвижную и картинную осмысленность. Но основной закон диалектического развития в платонизме гласит, что каждая категория появляется в результате осмысления некоего инобытия предыдущей категории, т. е. в результате перехода предыдущей категории в свое иное, воплощения предыдущей категории в своем ином, или «подражания» этого иного своему предшествующему эйдосу. Другими словами, каждая диалектическая категория несет на себе смысловую энергию всех предыдущих категорий, хотя и является чем–то совершенно новым, особым, неделимым, совершенно не сводимым ни на что предыдущее. Она подчиняет себе все эти предыдущие моменты, и они получают в ней существенно новое значение и структуру. Она заново их освещает и по–новому комбинирует Поэтому в символе есть свое первоединое, свой эйдос (ум), свое смысловое становление эйдоса (душа), свой космос. Однако это не просто то первоединое, с которого начиналась диалектика вообще, но первоединое символа, исходная и неделимая потенция, абсолютная единичность символа. Эйдос тут не просто эйдос сам по себе, но символический эйдос, т. е. изваянность целого, где есть не только голый эйдос как чистая и изначально самостоятельная категория, но и соотнесенность его с инобытием, смысловая картинность и упорядоченность. То же нужно сказать и о всех прочих категориях, из которых состоит диалектика вообще. Они все содержатся в символе, но символ их освещает заново и понимает в свете символа же. Будучи взяты сами по себе, они просто вскрывают общий диалектический ход. Будучи же взяты в пределах символа, т. е. как подчиненные моменты символа, — они вскрывают его структуру, хотя он, конечно, ни в каком случае на них не сводится.

Так мы получаем диалектическое место и диалектическую структуру для символа. Теперь обратимся к более детальному рассмотрению.

3. В систему мифологии Прокла входят, в нисходящем порядке, боги, ангелы, герои и души. Над ними возвышается абсолютная непознаваемость, которая даже не является ни в каком божеском и проч. виде. Под ними — миф физический, являющийся крайним пределом эманационного ослабления первоединого. Изложить всю эту систему было бы тут затруднительно, и потому я остановлюсь только на числовой мифологии богов. Какое место этих богов в выше–обрисованной стихии символического бытия вообще и где тут число? Для этого нужно сначала спросить: что такое боги?

Из многочисленных текстов Прокла на эту тему приведем такие три. «Всякий бог существует [как субстанция] (ύφέστηκε) в высшем единении сущего»[514] Боги суть «первейшие принципы сущего и в высшей мере самодовлеющие» (πρώτισται άοχαί των δντων καί αύταρκέστα–ται)[515]. Они — «пресущественные единицы, породительные в отношении сущностей, усовершительные и размеритель–ные, связуя с собой все первейшие сущности» (ένάδες ύπερούσιαι, γεννητικαί των ουσιών καί τελειωτικαί καί μετρητικαί καί πάσας ουσίας τάς πρωτίστας εις έαυτάς άναδησάμεναι)[516]. Не будем увеличивать количество таких текстов; их масса. Ясно одно, что боги занимают в символическом бытии самое первое и принципиальное место. Они — принципы всего сущего, высшая точка, единящая все сущее; они — исход и корень, потенция всякого и всяческого бытия. В символе, как мы видели, дана вся система категорий, начиная с первоединой потенции и кончая космосом, телом, вещью. Так вот боги занимают в символическом бытии наиболее высокое и первое место. Они — «первейшие принципы сущего». Таков «бог», по Проклу, как категория.

Тут, однако, возникает целый ряд вопросов. Прежде всего, спрашивается: если первоединое есть непознаваемое и пресущественное, то как оно может признаваться спе–цификумом для богов, раз сами боги суть расчлененные символы и умные изваяния сущего? Решение этого вопроса необходимо приводит к существенному уточнению самого принципа богов в общем символическом бытии. Именно, Прокл производит расчленение в самом первоедином.

Отчасти это делалось уже и Плотном, поскольку, напр., числа занимают у него, как мы видели, место как раз принципов сущего (а не самого сущего), хотя это еще не есть само первоединое; другими словами, они тоже занимают у Плотина среднее место между первым и вторым диалектическим началом. Ямвлих закрепляет это до–сущее дробление первоединого уже терминологически [517]. Наконец, Прокл проводит его систематически. Он рассуждает так. Единое, или одно, отличается от инобытия и получает границу, форму, т. е. объем, т. е. величину, т. е. дробление, т. е. части, т. е. становится множеством. Но так как оно все–таки не перестает быть единым, то каждое множество есть некая определенная единичность. Получается своя триада в недрах одного только первого диалектического начала, т. е. в недрах единого, до перехода его в сущее и эйдос: 1. голое, неразложимое единое, 2. множество и беспредельное дробление и 3. отдельная единичность. Первое Прокл называет единым–в–себе (αύτοέν), второе— объединенным (ηνωμένα) и множеством (πλήΦος), третье — единицей или единичностью (ένάς). Тут у него замечательные по тонкости, глубине, ясности и полной неопровержимости диалектические построения о взаимоотношении единого и многого. По его учению, множество по смыслу своему позже единого и живет причастием к нему. Иначе множество рассыпалось бы на бесконечное число дискретных друг в отношении друга частей [518]. Чтобы быть многим, надо прежде всего быть чем–то, т. е. чем–то одним [519]. И, таким образом, надо строго различать единое как такое и объединенность. Объединенность, или причастное к единому, не просто едино, но оно одновременно и едино и не–едино [520]\ Такая объединенность — не просто единое, но — определенное единое [521] С другой стороны, в едином как таковом нет никакого объединения. Стоит только это допустить, как единое превращается из единого в бесформенное множество [522].

Указанная триада внутри единого подчиняется, как это ясно видно, общему диалектическому закону о пребывании (μονή), или наличном существовании (ΰπαρξις), выступлении, или, как говорят, эманации (πρόοδος), и возвращении, или синтезе, первых двух начал (έπιστ–ροφή). Но только надо твердо помнить, что все это совершается здесь в недрах единого, до перехода в сущность и эйдос. Прокл очень точно формулирует господствующие тут отношения. Выступление, или выхождение, Прокл именует также продуцированием, изведением (προάγειν). Такое продуцирование всегда происходит путем уподобления продуцирующего продуцируемому [523] Последнее, выходя из продуцирующего, остается необходимо тождественным ему, т. е. остается в нем по–прежнему. Если оно было бы только тождественно, оно — не вышло бы из него [524]. Если же оно только различалось бы, оно было бы не подобно ему и, следовательно, опять не вышло бы из него. Выхождение из себя и возвращение в себя необходимым образом связаны одно с другим и не существуют одно без другого. Происходит вечное круговращение единого через инобытие к самому себе [525].

Конкретно говоря, от первоединого через триадическое различение порождаются числа, те самые «пресуществен–ные единицыкоторые представляют собою не чистое единое, но и не чистую бесконечную множественность, а множественность определенную, множество как единичность. Боги суть, следовательно, пресущественные единицы, или числа. Они не суть само сущее. Они — принцип сущего, порождающее лоно сущего, принцип появления сущего и появления самой категориальности, смысл самого смысла. В общем символическом бытии они — не единое и не ум, не сущее, но потенция сущего, при переходе единого во множественность.

§ 115[526] «Всякий бог пресуществен, прежизнен и пре–умен. В самом деле, если каждый [бог] есть самосовершенная единица, каждое же такое [начало, т. е. сущее, жизнь и ум], есть не единица, но объединенность, то ясно, след., что всякий бог — превыше всех названных [начал], сущности, жизни, ума. Если именно [все] это отличается одно от другого и все заключается во всем, так что каждый момент есть всё, то оно [уже] не может быть только одним.

Кроме того, если первое пресущественно, всякий же бог относится к первому [члену] в [соответствующем] ряду [взаимозависимостей], поскольку он— [именно] бог, то каждый [из богов] должен быть пресуществен. Но ведь именно очевидно, что первое пресущественно, ибо не одно и то же быть одним и быть сущностью и не одно и то же «существует» и «объединяется». Если же [это] не одно и то же, то или оба суть первое, и будет не одно только, но нечто и другое наряду с «одним», и притом, конечно, в дальнейшем участвующее в одном, а не одно–в–себе (αύτοέν). Или [будет] другое, чем это. Но если — сущность, то оно окажется нуждающимся в одном, что невозможно, [ибо невозможно, чтобы] благо и первое [в чем–нибудь] нуждалось. Поэтому то [первое] есть только одно и потому пресущественно; и если оно дает каждому ряду свойство того, что каждое есть изначала, то и всякое божественное число пресущественно, так как каждая из причин–принципов (των άρχικών αιτιών) продуцирует подобное раньше неподобного. Если же первейший бог пресуществен, то и все боги пресущественны, ибо они будут во всех смыслах [ему] подобны. Будучи сущностями, они, надо полагать, продуцируются от первой причины как монады (μονάδες), [единицы] сущностей».

§ 118. «Все, что существует в богах, предуставлено в них по своеобразию (ιδιότητα) их; и своеобразие их единично и пресущественно (ένιαία και ύπερούσιος). Следовательно, все в них единично и пресущественно. В самом деле, если каждое [сущее] существует трояко — по причине, по наличной сущности (ΰπαρξιν) или же по участию, божественное же число есть число первое из всех, то в них ничего не будет по участию, но все по сущности (ΰπαρξιν) иш по причине. Но что боги наперед получили в качестве виновников сущего, то они получили наперед в виде, свойственном их собственному единству (ένώσει), ибо и все главенствующее с точки зрения причины над вторичным содержит причину нижайшего, так как оно само существует по природе. Следовательно, в богах все существует единично и пресущественно».