«Есть то... чего мы не можем постигнуть умом... и что познаем только (чувством), как бы во сне, come sognando», – скажет Данте[46].

Тайну «Восстановления всего», Апокатастазиса, люди умом не могут постигнуть, но познают ее чувством, «как бы во сне». Тайну эту знали великие святые, в Церкви, а первый, кто узнал ее в миру, – Данте.

VIII

КРЕСТ И ПАРАЛЛЕЛИ

«Верую в Три Лица вечных; верую, что сущность Их едина и троична», – отвечает Данте на вопрос Апостола Петра, во что он верует[1]. Так для Данте в раю, в «небе Неподвижных Звезд», внешнем и внутреннем, – в последней глубине и высоте его существа, но не так на земле. В воле его бессознательной, в «душе ночной», господствует число божественное – Три: Отец, Сын и Дух; а в воле сознательной, в «душе дневной», – число человеческое или демоническое – Два: Сын и Отец, несоединенные, несоединимые в Духе. Три – «во сне» («есть то, чего нельзя постигнуть умом и что мы познаем только чувством, как бы во сне»), а наяву – Два. «Три свидетельствуют на небе» (I Ио. 5, 7), а на земле – Два.

Тысячелетняя, от III века до Дантова, XIII-го, ересь Манеса – религиозный опыт двух равно бесконечных и противоположных, несоединенных Начал, Бога и Противобога, есть крайняя антитеза христианского опыта Трех, соединяющего два Начала в Третьем, – Отца и Сына в Духе.

В «небе Неподвижных Звезд», – в последней глубине и высоте своей, Данте – христианин, потому что вне христианства, вне Евангелия, нельзя исповедать Троицы.

Всем учением Евангельским Об этом глубоком Существе Божественном (Троичном) Мой ум запечатлен[2], —

скажет он Апостолу Петру все в том же исповедании. В воле своей бессознательной, в «ночной душе», «как бы во сне», Данте – христианин совершенный, а наяву, в «дневной душе», в сознании, – полухристианин, полуманихей, так же, как св. Августин, до своего обращения. «Горе мне, горе, по каким крутизнам нисходил я в преисподнюю!» – в ад, – мог бы сказать и Данте, вместе с Августином[3].

Как часто в грудь Себя я бью и горько плачу, каясь В грехах моих, —

говорит он, уже возносясь в восьмое «небо Неподвижных Звезд»[4]. Главный грех его – этот: Два вместо Трех.

В рай восходит он из ада подземного, под знаком Трех, а под знаком Двух, опять нисходит из рая в ад земной.

Но прежде чем судить Данте за манихейскую двойственность, надо вспомнить, как изначальна воля к раздвоению в существе человеческом. Самый корень зла – «первородный грех» – есть не что иное, как отпадение человека от единства с Богом – бунт сына против Отца. Кто сказал людям некогда и всегда говорит: «Будете, как боги», – тот утверждает двух богов, Человека и Бога, как два несоединимых, равно бесконечных и противоположных начала. Это и значит: первый «Манихей» – диавол.

«К (двум) разным целям – (человеческой и Божеской) – ведут два различных пути», – две рядом идущие и несоединенные параллельные линии, – учит Данте[5].